Гийом Мюссо - Зов ангела

Я приставил холодный револьвер к виску, взвел курок и, в последний раз посмотрев на солнце, вздохнул и нажал на спусковой крючок с предвкушением грядущей свободы.

Я нажал на спусковой крючок.

Один раз.

Два раза.

Но я не был мертв.

Я заглянул в барабан револьвера — он был пуст.

Невозможно.

Покидая Олнэ-су-Буа, я сам убедился: там было пять патронов. Я вернулся к машине и проверил бардачок. Патронов не было. Только две бумажные салфетки, которыми Элис вытирала руки на заправочной станции. На них были пятна шоколада от пирожных и кое-что еще. Послание, наскоро написанное синим фломастером.

Дорогой господин Лемперер, то есть, я хотела сказать, Джонатан.

Я взяла на себя смелость достать пули из вашего револьвера и выбросить их в урну на парковке, пока вы пили свой кофе. Я не знаю, зачем вам понадобился ствол, но я почти уверена, что это плохая идея.

Я также знаю, что этой ночью вы заботились обо мне и пытались рассмешить (пускай иногда у вас это и не слишком-то получалось).

Мне очень жаль, что так случилось с вашей работой и с женой тоже. Быть может, когда-нибудь у вас все наладится. А может, она просто не была любовью всей вашей жизни.

Я долгое время была несчастна. Когда мне было по-настоящему грустно, я прокручивала в голове одну фразу, авторство которой иногда приписывают Виктору Гюго. Я записала ее на первой странице своего дневника. Она звучит так: «Самые прекрасные годы жизни — те, которые еще не прожиты».

Берегите себя, Джонатан.

Я читал эти строки, и жизнь постепенно возвращалась ко мне. И тут я заплакал. Я сидел один в своей машине и ревел, как полный идиот.

Сан-Франциско

Понедельник, поздно ночью

2.00

Сняв наушники, Джонатан понял, что по его щеке течет слеза. Это погружение в самый мрачный период его жизни далось ему с большим трудом.

Неужели Элис Ковальски, с которой ему довелось встретиться, на самом деле была Элис Диксон, жертва Ливерпульского Мясника?

Напрасно он сверял и перепроверял даты, что-то было не так. Маделин получила вырванное сердце Элис 15 июня 2009 года. Лабораторный анализ показал, что оно «вне всяких сомнений» принадлежало пропавшей девушке.

Однако он встретил Элис Ковальски в ночь 31 декабря 2009 года.

Более чем полгода спустя!

Париж, Монпарнас

Вторник, 20 декабря

19.20

В своей квартире Маделин прихорашивалась перед зеркалом: изящный, но в то же время сдержанный макияж, высокие каблуки, чтобы подчеркнуть стройную линию ног, черное шелковое платье, доходившее ровно до колен. Этим вечером она чувствовала себя будто «на задании», а учитывая, сколько сексуальных девушек регулярно проходит через кровать Жоржа, ей следовало быть особенно привлекательной, если она и впрямь решила его заарканить.

Она надела габардиновое пальто — подарок Рафаэля — и вышла из дома, чувствуя себя достаточно пикантной и вполне роковой, чтобы сразить своего противника.

В столь поздний час машины ехали сплошным потоком, бампер к бамперу. Несмотря на холод, она решила не брать такси и проехаться на метро, а потому спустилась на станцию «Распай».

«Монпарнас», «Пастер», «Севр-Лекурб»…

Поезд был битком набит. Большинство пассажиров возвращались с работы, другие же собирались поужинать, сходить в кино или прикупить что-нибудь к Рождеству. Маделин открыла свою сумочку: внутри лежали «глок-17» — старый служебный револьвер, который она так и не вернула, — и «Шведский всадник». Эту книгу в мягкой обложке ей уже давно посоветовала продавщица книг.

«Камбронн», «Ля Мотт-Пике», «Дюплеи», «Бир-Хакейм»…

Встав рядом с придверным откидным сиденьем, она огляделась. Ей показалось, что в общественном транспорте становится все меньше читающих людей. В основном все водили пальцами по экранам телефонов, переписываясь, играя или слушая музыку. Она попыталась читать, но не смогла собраться с мыслями. Слишком много народу, шума и толкотни, но особенно ее тяготило чувство вины. Вот уже четыре дня она лгала Рафаэлю. И с каждым разом ее ложь становилась все серьезнее. Сегодня она сказала ему, что пошла на предсвадебный девичник к дочери своей подруги. К счастью, он ей верил и ни в чем не подозревал, в противном случае он раскусил бы эту ложь в два счета.