Юрий Красавин - Русские снега

И Махоня была тут, радостная, как на празднике.

Илюша, Никишка и Алешка жались к своей матери, на лицах их было явное напряжение мысли — братья в меру сил своих старались понять происходящее.

Песнопение исполнялось поочередно то хором, то солистом, словно они вели разговор меж собой. Пение это всецело владело Ваней Сорокоумовым. У него возникало представление о богатырском шествии или сияющем, тихо льющемся свете в сочетании со страстной мольбой неведомо о чем… Временами слышны были в отдалении разрастающиеся перезвоны колоколов… Ваня понял так: то была история жизни одного человека в переложении на музыкальный язык — жизни того, чей земной путь уже закончен.

— Радостно очень, — заметила Маруся, оказавшаяся рядом с сыном. — Разве можно так на похоронах?

— Им виднее, — отозвался Ваня. — Они знают больше, чем мы.

— О чем? — не поняла Маруся.

— О смерти… и о Митрии.

Старушка-нищенка появилась откуда-то и положила букет цветов к ногам покойного Митрия. То были полевые цветы, только очень крупные — пронзительно-синие васильки, бело-желтые ромашки, красные гвоздики и большой султан иван-чая, цветущий всем соцветием сразу. Положив этот букет, старушка отступила и замерла. Ваня узнал ее: это была та, что встретилась ему в снегопаде, когда он и Катя шли из школы домой.

Как только она появилась — словно ветерок опахнул присутствующих. Горбунья Ольга тотчас шагнула к ней и хотела опуститься перед нею на колени, но старушка остановила ее, что-то сказав. Ольга поцеловала край ее большой шали и отступила. Все прочие остались в тех же положениях: музыкант не прерывал своей игры, лучкинские стояли молча… лишь Ольга не могла успокоиться: если раньше она молилась возле покойника с лицом суровым и скорбным, то теперь она счастливо плакала.

Нищенка оглянулась на крыльцо колошинского дома, и тотчас туда вынесли кресло, в которое усадили Катерину. Голову и плечи вдовы покрывала черная шаль с грозными медведицами в окружении медвежат, вышитых не серебром, а золотом.

Флейтиста сменил трубач — в черной бархатной блузе, подпоясанной серебряным витым ремешком, потом наступила очередь скрипки — играла на ней женщина в черном платье в серебряных блестках и с большим черным гребнем в рыжих волосах… после женщины этой печальный старик с пышным седым чубом играл на гармони «Катюшу» и «Синий платочек».

Все время, пока длился этот своеобразный концерт, и пока Ваня стоял здесь, чувствовалось присутствие единой организующей и направляющей воли, и хоть источник или носитель ее был неведом, но ей повиновались охотно, с радостной готовностью. Как это ни странно, однако можно подумать, что главным распорядителем здесь является вот эта нищенка, хотя не видно было, чтоб она отдавала какие-то приказания.

К Катерине иногда подходила и склонялась над нею женщина в белом платке с красным крестиком надо лбом, что-то шептала ей.

Почетный караул время от времени обновлялся: красноармейцев сменили десантники в пятнистой форме, их сменили в свою очередь солдаты в красных мундирах и треуголках, из-под которых выглядывали завитые парики, затем встали морские пехотинцы в шапках-ушанках и черных бушлатах. Даже воины в кольчугах и с красными щитами в руках постояли у тела Митрия! Наряды почетного караула появлялись из-за снежной стены, проходили церемониальным шагом, четко поскрипывая по утоптанному снегу, и смена происходила так же строго, как на Красной площади.

Дальний колокол пробил двенадцать раз, обозначая полдень или полночь, и явились четверо в полувоенной форме, посовещались с сидящей в кресле Валентиной.

Один из них подошел к Ване, сказал:

— Ну, что? Начинаем шествие?

Ваня кивнул, отнюдь не удивляясь, что обратились именно к нему. Старушка-нищенка стояла при этом, потупясь. Эти четверо взяли на плечи тело Митрия Колошина, лежавшее не в гробу, а как бы на невидимой плоскости. Откуда-то появился сияющий трубами оркестр… грянула скорбная музыка… Процессия выстроилась сама собой и двинулась вдоль деревни по уже расчищенному для нее ходу.

Впереди шла Ольга, неся на груди икону, за нею несли Митрия Колошина, лицо его на фоне снега четко выделялось строгим профилем и казалось очень мужественным и даже красивым.

За покойным шла Катерина — ее поддерживали с двух сторон под локти золотопогонный офицер-флейтист и красноармеец в длинной шинели, эти двое были молчаливы и не смотрели друг на друга.