Валерия Перуанская - Зимние каникулы

За Леву Никитина Майя и сама бы пошла. Да он на нее не смотрел. Как привык видеть в ней младшую Викину сестру, пятиклашку, так она для него пятиклашкой, наверное, и осталась.

Майя любила Леву отвлеченно, как можно любить знаменитого артиста или учителя, про которого известно, что у него дети в твоих летах. Такая любовь ничему не мешает: влюбляться и страдать по другим, более доступным. Время от времени Майя влюблялась, но как-то выходило, что всегда не совпадало – в нее влюблялись совершенно другие. Ничего серьезного и продолжительного поэтому пока не получалось. Игоря Семенова ей хватило на неделю, чувство оказалось непрочное.

...Нет, не встретила Майя еще своей «половинки», как говорит бабушка, убежденная, что пока ее не отыщешь, то и счастья не будет, и что у всякого своя половинка есть, надо только найти. Задачка куда потрудней, чем отгадать шесть из сорока девяти. Попробуй среди миллионов пересечься! Бабушку, однако, не обескураживают числа с шестью нулями, она оптимистка: у кого счастье есть, тому судьба поможет. А уж если счастья нет... Сплошная метафизика. «Вот родители твои встретились, нашли друг друга?» – это одно из неопровержимых, на ее взгляд, подкреплений теории.

Наверно, родители нашли друг друга. Хотя если со стороны посмотреть, сразу никак не скажешь...

Майя об этом не первый раз подумала, когда они вдвоем входили в палату. Впереди мать, темноглазая, темноволосая (теперь уже красится), полная женщина с отекшими ногами, а отец, как всегда, за ней, на втором плане. Худощавый и моложавый. Мать, правда, тоже не всегда была такой толстой, а ноги – можно судить по старым фотографиям – не всегда были колодами. Располнела она после вторых родов, то есть после Майи, об этом иногда заходит речь, а Майя делает для себя вывод не иметь больше одного ребенка, чтобы не стать похожей на мать, какая она теперь. О том, что, не роди мать второй раз, не было бы на свете ее самой, не задумывается, озабоченная наследственностью. Тем более что она вообще в мать, шатенка с карими глазами, в то время как Виктория – отцова дочка, светленькая.

Несмотря на грузность, мать в движениях быстра, порывиста. В один момент оказывается около Майиной койки, придвигает поближе стул, вынимает из сумки гостинцы и тараторит:

– Вика нам все рассказала, врача твоего она видела, как же тебя так, Майечка, угораздило? – Тут она на секунду смолкает, возвращается мыслью к пережитому волнению. – Это апельсины, это печенье «Юбилейное», – зачем-то объясняет она.

Майя пугается:

– Зачем мне столько?

– Ничего, пригодится... Бабушке мы пока ничего не сказали, чтоб не пугать, все-таки у нее давление...

Мать всегда говорит много, а «половинка» помалкивает, но незаметно, чтобы это мешало взаимопониманию. Похоже, что мать говорит и за себя и за него, и для них это все равно что оживленный диалог. Отец если когда и разговорится, так только о работе, в этом отношении он похож на Варвару Фоминичну, служебные заботы не оставляют его и дома. Он и худой такой, часто думает Майя, что никогда покоя не знает: подрядчики, субподрядчики, смежники, столярка, транспорт, квартал, комиссия. И план у него, само собой, тоже. Отец – инженер-строитель.

Он стоит в сторонке и, по своему обыкновению, помалкивает.

Алевтина Васильевна предлагает свой стул:

– Садитесь, я никого не жду.

Раньше Майя думала, что в семье главная мать, а отец, затерянный среди женщин, виделся ей на втором плане. Но потом заметила, что, если что-то серьезное случается, мать стихает, смотрит отцу в рот: скажи, Алеша, как быть?.. И он редко не найдет выхода, всегда до удивления простого и ясного. У всех мысли движутся в дальний обход, а у него как бы прямая линия от вопроса к ответу.

Когда Вика с Сашенькой на руках вернулась домой и в трех небольших комнатах стало не повернуться, не кто-нибудь, а отец взялся за дело. Похлопотал – ему как строителю дали для дочери однокомнатную квартиру на Юго-Западе.

...А что он для Майи придумает?.. Что вообще можно для нее придумать?.. Сейчас бы самое время во всем признаться, лежачего не бьют; в сравнении с радостью, что не случилось с Майей чего-нибудь похуже, удар смягчится, но не поворачивается язык нарушить их счастливое неведенье... Пусть и покажется им это уже не бедой, а лишь неприятностью. А когда бабушка узнает, она одно скажет: лишь бы здоровье было и не было войны. Поставленное рядом с войной и болезнями, любое другое лихо и впрямь выглядит пустяковым. Оттого что бабушка придерживается такой философии, у нее всегда светлое состояние души. В гражданскую войну от голода умерли ее родители, в финскую погиб единственный родной брат, в Отечественную – муж, Майин дед, отец отца. А теперь, говорит бабушка, слава Богу, войны нет, наше государство борется за мир, дома все живы-здоровы, и ничего ей больше не надо.