Виктория Лебедева - В ролях (сборник)

Сначала Любочка боялась, что Гербер приедет в отпуск и обман раскроется, но все очень удачно сложилось — Герой Берлина отписал в Выезжий Лог письмо, в котором путано объяснял, что нашел-де какую-то хлебную подработку до конца лета и останется на Севере — побольше поработает, побольше и поимеет. Хозяйка, к которой Гербера поселили на время командировки, оказалась моложавой, обаятельной, смешливой и покладистой женщиной, да и он был не чурбан какой, а обычный человек, из плоти и крови, и устроился у себя в Мамско-Чуйском районе весьма неплохо. Он, конечно, скучал по Любочке и был бы рад с ней повидаться, но она писала, что покамест уехала жить к теще, а встречаться с тещей не хотелось, вот и решил остаться, чего лишний раз ботинки стаптывать да деньги тратить?

В общем, все устроилось как-то само собой, без всяких усилий с Любочкиной стороны. Раз в неделю она навещала зловредную бабку, которой перепоручила за символическую плату всю свою переписку, забирала толстые конверты с поучительными письмами от мамы и квитанции на перевод, а в остальное время со всех молодых сил наслаждалась цивилизацией.

Аркадий водил ее на театральные прогоны, в рестораны, на выставки знакомых художников, в филармонию на концерты классической музыки, в дом актера на капустники, недоступные глазу простых смертных, и Любочка была совершенно счастлива — наконец-то она чувствовала, что нашла свое место в жизни. Эта принадлежность к высокодуховному, культурному обществу, сопричастность высшим сферам искусства возвеличивала ее в собственных глазах неимоверно. И не беда, что на симфонических концертах ее клонило в сон, что новый избранник громко храпел по ночам и источал едва уловимый запах старости, не истребимый никакими одеколонами, а по щиколоткам его проступали противные венозные нитки; разве это было важно, коль скоро новые театральные знакомые так ею восхищались, такие длинные и красивые комплименты говорили?

Действительно, в театральном обществе Любочку приняли благосклонно и с пониманием. Многие даже завидовали Яхонтову, что отхватил он негаданно столь лакомый кусочек. Семенцов, узнав о новой связи друга, только усмехнулся: «И ведь не скажешь, что седина в бороду — бес в ребро, вечно у тебя в ребре этот бес сидел, сколько тебя помню!», — а потом добавил, после небольшой паузы: «Хороша девочка, кто спорит. Только играть никогда не будет, не надейся даже». С этой поры Яхонтов к Семенцову охладел и общаться друзья стали много реже.

На новой работе Любочку тоже хорошо встретили. Поначалу, конечно, смотрели косо — факт замужества утаить от отдела кадров было невозможно. Но Любочка всем объясняла, что муж бросил ее одну с ребенком, бросил и уехал в неизвестном направлении, алиментов даже не платит, ищи ветра в поле, и бывала она в этот момент так неподдельно печальна, так хороша и обаятельна, что коллеги стали ее даже жалеть. К тому же руки у Любочки были золотые. Шила-чистила-отглаживала она на совесть, так что каждая ниточка, каждая складочка ложилась на свое место. Любочка всегда пребывала в хорошем настроении, улыбалась, никогда не затевала ссор, привычных для театрального закулисья, никого не подводила и не подсиживала, на сторону от Яхонтова не бегала. За что же было ее не любить?

Этот союз ничем не был омрачен. Ну или почти ничем.

После Нового года Любочка отправилась в Выезжий Лог, как бы на каникулы. Она везла целый мешок забавных театральных баек для родителей, а для маленького Илюши — машинки, раскраски и конструкторы, упакованные в блестящую папиросную бумагу и перевязанные пышными бантами, и чувствовала себя доброй феей из сказки, которая спускается с неба на облаке и делает детей счастливыми одним взмахом волшебной палочки. Петр Василич встретил ее в Красноярске на своем старом драндулете, который с момента покупки редко использовал, но беспрестанно чинил, и Любочка, уже пообвыкшая в большом шумном городе, ужаснулась, какой этот драндулет старенький да ветхий — не машина, а сплошное недоразумение. Долго ползли по холодной зимней дороге, периодически увязая в снегу; Любочку, совсем как в детстве, укачало, она не находилась, что бы такое сказать папе, боялась проговориться об Аркадии, предвкушала счастливую и шумную встречу с сыном. Но вот приехали домой, Любочка — измотанная, замерзшая — шагнула в сени, стянула, пустив волосы волною по плечам, модную меховую шапочку, стала расстегивать верхнюю пуговицу кроличьей шубки, и из кухонного света, из тепла шагнул ей навстречу подросший и пополневший Илюша. Он сделал шажок, другой, остановился, повернул было назад. Потом стал пристально и серьезно смотреть на нее, присевшую перед ним на корточки и распахнувшую руки для объятий, и недоверчиво спросил: