Валентина Соловьева - Ничего страшного

Прекрасная незнакомка… Случайная попутчица… Тень… Сон… Воспоминание…

Это же я… твоя Люся. Узнай меня!..).

Притворство? Игра? Не совсем, но… в общем, да. (Что ж делать, если он не умеет любить меня такой, какая я есть). Соблазняла его самым бессовестным образом, а “заметив” недвусмысленно изменившийся его взгляд, нетерпеливое ерзанье и учащенной дыхание, немедленно отпряну с ледяным недоумением: “В чем дело, дорогой? Я тебя не понимаю…” (Чего мне это стоило, один бог знает…). Мучила его, изводила. И сама же умирала от жалости. (Не жалеть! Теперь-то я знаю, до чего коварно это чувство, какой беспомощной оно делает меня и каким безжалостным — его).

Прости, что я причиняю тебе боль, Гриша. Но иначе — нельзя. Иначе ничего не получится. Иначе ты никогда не узнаешь, какой радостью я способна одарить тебя. Подожди немного. Еще совсем чуть-чуть. Я так боюсь снова ошибиться в тебе. Еще одно последнее испытание, и все. А потом… потом… Ну, ты же знаешь, что будет потом. Все, что ты захочешь!

“…Водой умою, росой напою, любовью утешу…”

Мне так нужна твоя любовь, Гриша. Я жить не могу без твоей любви. Я зачахну и умру без нее…

Ну, а теперь последнее испытание. Наверное, это жестоко. Но без этого никак не обойтись.

— Гриша, — невинным голоском сказала я, — мне предложили путевку на работе. В дом отдыха. Как вы с Милочкой — продержитесь без меня месяц?

— Что? — вздрогнул он. — Ты?.. ты хочешь уехать от нас?

— Только на месяц, уточнила я. — Ты не возражаешь?

Он потемнел, уставился в пол. Знаю, знаю. Для тебя и день разлуки — мучение. Бежишь домой, как с цепи сорвавшись. Но так надо. Надо, Гриша!

— Ничего страшного, — беспечно сказала я, — Милочка вполне самостоятельна. В крайнем случае, попрошу тетку, она поможет.

— Да нет, — сказал он. — Я и сам справлюсь. Дело не в этом…

— А в чем? — удивилась я.

Он молчал ища и не находя никаких возражений. Мальчик мой… ты думаешь, мне легко? Но я ведь делаю это ради тебя!

— Да, конечно, — наконец сказал он с вымученной улыбкой. — Тебе надо отдохнуть от нас. Я понимаю…

(Что ты понимаешь, дурачок? Я там с ума сойду без вас! Я буду часы и минуты считать…).

— Значит, договорились? — улыбнулась я. — Вот и хорошо!

— Когда? — сглотнул он. Скоро?

— Через неделю… Позагораю, поплаваю… Бархатный сезон!

Да, сентябрь еще только начинался. Милочка пошла во второй класс. А я уже год как вернулась на работу в свой НИИ. И даже начала писать диссертацию. Милочка училась на одни пятерки, забот с ней — почти никаких. У меня осталась практически только одна обязанность — обожать ее. Насыщать озоном любви воздух, которым она дышала. А со всеми остальными проблемами она справлялась сама… И эта почетная обязанность доставляла мне огромное удовольствие. Ну как можно не любить такого ребенка? Да от нее все без ума! Красавица — просто глаз не отвести. И так похожа на Люсю. Глаза, голос, улыбка… Иногда мне кажется, что Люся ожила. И что… ничего не было… ничего.

Как я проживу без своей доченьки… нет, не месяц! Боже упаси… я и не собиралась отсиживать весь срок (кстати, преждевременное возвращение заложено в программу!) …нет, недельки две, не больше — как я протяну без нее эти бесконечные четырнадцать дней?

Дни действительно оказались тягучими, как смола. Я добросовестно отдыхала. Прокаливалась до черноты, валяясь на прибрежной гальке, плавала в теплой, как помои, воде, старалась побольше спать, чтобы время шло быстрее, отбивалась от скучающих курортников и назойливых аборигенов, а когда наступал вечер, облегченно вздыхала: ну, слава богу, вот и еще день прошел.

Грише я не звонила — так было задумано.

Я свалюсь, как снег на голову, из двухнедельного небытия (нет, две недели — это слишком! Завтра же пойду и поменяю билет на двадцать второе). Значит так, с поправкой: явлюсь после десятидневной немоты и несуществования, и вот эта внезапность моего появления сразу все расставит по своим местам. Нет, я не предполагала, конечно, что он пустится в загул, как только я уеду (хотя… не знаю, все может быть), и что я, вернувшись, застукаю его на месте преступления. Нет! Не хочу об этом думать. Не хочу! Мне важно другое: его лицо — в тот момент, когда я, открыв дверь своим ключом, тихо войду в комнату и тихо окликну его: “Гриша!” Что я увижу в это мгновение? Спокойное удивление: “Ты А почему так рано?” Досада: “В чем дело? А мы тебя не ждали”. Облегчение: А, наконец-то! Я уже замучился тут без тебя”. Или… или… Зажмуриваю глаза, пытаюсь представить — и не могу.