Патрик Модиано - Кафе утраченной молодости

В такси мать время от времени озабоченно поглядывала на счетчик. Она сказала водителю остановиться на углу улицы Коленкур, и, пока доставала из кошелька деньги, я поняла, что у нее их хватало всего на поездку в один конец. Остаток пути мы прошли пешком. Я шла быстрее матери, оставив ее позади. Потом остановилась и стала ждать, пока она догонит меня. Мы долго стояли на мосту, что возвышался над кладбищем, и откуда, чуть ниже, виднелся наш дом, и мне все казалось, что матери тяжело дышать. «Ты очень быстро идешь», — выговорила она. Сейчас мне пришла в голову одна мысль: а может быть, тогда я просто хотела вытащить ее из этих узких рамок, в которые была заключена ее жизнь? Если бы она была теперь жива, кто знает, может, мне и удалось бы открыть перед ней новые горизонты.

Прошло три или четыре года: одни и те же пути, одни и те же улицы; но все же с каждым разом я уходила все дальше и дальше. Сначала только до площади Бланш. Я с трудом могла обойти вокруг нескольких домов… Маленький кинотеатр на бульваре в нескольких шагах от дома; сеанс начинался в десять вечера. Зал обычно пустовал, кроме субботы. Ленты все были о дальних странах, о Мексике или Аризоне. Я не обращала внимания на сюжет фильма, меня интересовали пейзажи. Потом я выходила на улицу, и Аризона смешивалась у меня в голове с бульваром Клиши. Цветные неоновые вывески были точь-в-точь как в кино: изумрудно-зеленые, темно-синие, песчано-желтые… Цвета были слишком яркие, и от этого казалось, что ты находишься по ту сторону экрана, или же во сне… Ну, или в ночном кошмаре, когда как. Скорее это все же был кошмар, потому что я очень боялась и не смела идти дальше. Нет, вовсе не из-за матери. Если бы она заметила меня одну, идущую в полночь по бульвару, то вряд ли я услышала от нее хоть один упрек. Она бы спокойно велела идти домой, так, словно и не удивилась бы, увидев меня на улице в столь поздний час. Кажется, я выбирала темную сторону улицы, потому что чувствовала бессилие матери.

Первый раз меня забрали в Девятом районе, в самом начале улицы Дуэ, в круглосуточной булочной. Был уже час ночи. Я стояла у табльдота и ела рогалик. К этому времени в булочной собирается всякий странный народ; приходят посетители из кафе «Сан-Суси», что напротив. Потом туда вошли двое в штатском и стали проверять документы. У меня с собой ничего не было, и тогда они спросили, сколько мне лет. Я сочла за благо сказать им правду. Они отвели меня в свою машину, где уже сидел блондин огромного роста в овчинной куртке мехом внутрь. Кажется, он был с ними знаком. А может быть, сам был полицейским. Он тут же предложил мне сигарету, но один из тех, кто меня привел, сказал: «Ты что, она еще слишком маленькая… это вредно». Они были друг с другом на «ты».

В комиссариате я назвала свое имя, фамилию, дату рождения, адрес, и они все это занесли в картотеку. Я объяснила, что моя мать работает в «Мулен Руж». «Ага, ну тогда мы ей позвоним», — сказал один из парней в штатском. Тот, что писал протокол, дал ему номер телефона «Мулен Руж». Полицейский стал крутить диск, глядя при этом мне в глаза. Я порядком струхнула. Он произнес в трубку: «Могу я поговорить с госпожой Женевьевой Деланк?» Я не выдержала его взгляда и опустила глаза. А потом услышала: «Нет… не нужно…», — и он повесил трубку. Теперь он улыбался. Хотел напутать меня… «Ладно, на этот раз тебе повезло. Но если тебя заберут опять, мне придется сообщить твоей матери». Он поднялся со стула, и мы вышли на улицу, где нас уже ждал тот блондин. Я села в их машину на заднее сиденье. Полицейский сказал, что отвезет меня домой. Он тоже говорил мне «ты».

Блондин вышел на площади Бланш, около аптеки. Непривычно сидеть на заднем сиденье, да еще когда за рулем полицейский.

Машина остановилась прямо у дверей. «Ну, ступайте к себе. И больше так не делайте», — он снова перешел на «вы». Кажется, я пролепетала что-то вроде «спасибо, мсье» и направилась к воротам. Там я оглянулась — он выключил двигатель и не спускал с меня глаз, словно хотел убедиться, что я точно дойду до своей квартиры. Поднявшись к себе, я выглянула в окно — машина все еще стояла. Я приникла к стеклу и стала ждать; мне было интересно, как долго она простоит здесь. Потом мотор взревел, машина развернулась и исчезла за углом. Я испытала чувство тоски, той тоски, которая часто приходила ко мне по ночам и которая была сильнее страха, тоски оттого, что я отныне предоставлена самой себе. И помощи ждать неоткуда — ни от матери, ни от кого-либо еще. Как бы мне хотелось, чтобы он всегда оставался здесь, под окном, словно часовой на посту или, вернее, словно ангел-хранитель, неотступно следящий за мной.