Александр Колчинский - Москва, г.р. 1952

В раннем детстве меня очень интриговало таинственное место под названием «работа», где взрослые проводили столько времени. На работе отца мне побывать так и не удалось: ни в «Морском транспорте», где он работал до конца 1950-х, ни – тем более – в закрытом институте при министерстве радиоэлектроники, куда отец затем перешел. Перейдя в институт, он, по сути, сменил специальность, занялся информатикой, и на этом поприще быстро преуспел, стал руководить большим отделом. Но, несмотря на свой статус начальника, провести меня в свой институт отец не мог.

А вот в маминых издательствах я бывал, и не раз. Помню, мама взяла меня, совсем еще маленького, в «Госторгиздат». Это издательство располагалось в старом здании, где тогда еще сохранялся лифт непрерывного действия. Этот лифт меня поразил. Он представлял собой соединенные в цепь кабинки, которые медленно ползли, не останавливаясь, мимо открытых проемов на каждом этаже, и в них на ходу входили и выходили люди. С одной стороны шахты лифт полз снизу вверх, с другой стороны – сверху вниз. Потом таких лифтов я уже нигде не видел, их, видимо, сочли опасными и перестали устанавливать. В остальном же «работа» показалась мне совсем неинтересной: там стояли обычные столы с настольными лампами, за этими столами сидели мамины сослуживцы и что-то читали или писали. Это, как объяснила мне мама, называлось «редактированием рукописи».

Сколько я помню, мать часто работала вечерами дома, особенно после того, как перешла в издательство «Медицина», в редакцию Всемирной Организации Здравоохранения (ВОЗ). Редакция выпускала документы ВОЗ в переводе с английского на русский, эти переводы мама редактировала, а потом и сама взялась переводить. Переводы она делала дома, писала от руки и отдавала машинистке, и я уже лет с семи-восьми стал помогать ей сверять рукопись с перепечатанным текстом. Мне было очень приятно, что мать доверяет мне столь ответственное дело.

Впрочем, с неменьшим энтузиазмом я старался помочь ей в делах по хозяйству, которых, несмотря на наличие домработниц, всегда хватало. В частности, я обычно принимал участие в стирке постельного белья, которое мама очень долго не хотела сдавать в прачечную. Причина заключалась не только в гипертрофированной материнской брезгливости, но и в тех огромных очередях, которые надо было высидеть, чтобы сдать белье.

Стирка белья была многоступенчатым процессом, казавшимся мне в детстве очень увлекательным. Сначала мама кипятила белье в большом баке со стружками мыла, которое я заранее натирал на терке. Когда белье остывало, мама его стирала в оцинкованном корыте на стиральной доске, затем полоскала в ванне, потом крахмалила. Выстиранное белье развешивалось в нашей небольшой ванной комнате, на кухне и в коридоре. Белье не должно было пересохнуть: пока оно оставалось влажным, его надо было «растянуть». Это означало, что мы с мамой брались за углы простынь и пододеяльников и сильно тянули их по диагонали; почему-то эта процедура нас обоих ужасно смешила. Растянутое белье мы туго скатывали, и в первый же выходной мама долго его гладила чугунными утюгами, которые грелись на плите. Когда я был маленький, я в это время читал маме вслух, чаще всего какие-нибудь сказки.

Я читал маме, пока она гладила отцу рубашки, что-нибудь зашивала, готовила ужин. Насколько я помню, сама мама читала мне редко. Когда я болел и лежал с горчичниками, мне, как правило, читал отец. Это была его священная обязанность, которой он никогда не манкировал.

Обычно я просил почитать мне Андерсена, почти всегда выбирая одну и ту же сказку – «Соловей». У нас было отдельное издание «Соловья», большого формата, с рисунками Фонвизина и Бруни. Я мог слушать эту сказку бесконечно. Когда отец читал, как живого соловья заменили на механическую игрушку, я с трудом сдерживал слезы. Должен признаться, что и многие годы спустя, читая «Соловья» уже собственным детям, я в этом месте ощущал характерное пощипывание в носу.

Другое сочинение, которое я впервые услышал, лежа с горчичниками, был «Том Сойер». Собственно, отец успел мне прочитать, наверное, страниц двадцать за два вечера; потом я уже не мог дождаться утра, чтобы дальше читать самому. Как и у многих других детей, это была первая прочитанная мною более или менее «взрослая» книжка. Было мне тогда лет, наверное, шесть.

В детстве я часто болел затяжными простудами, и когда у меня спадала температура, я должен был развлекать себя сам. Телевизора в доме не было, а потому я читал или рисовал. Как и большинство мальчишек, я любил рисовать самолеты и танки. Несколько позднее стал рисовать автомобили, черпая вдохновение из ярких буклетов с фотографиями американских машин. Эти буклеты принесли мне родители с выставки американского «народного хозяйства», проходившей в Москве в 1959 году.