Александр Колчинский - Москва, г.р. 1952

Помню книжку большого формата с маленькой бегущей серебристой зеброй на обложке – «Остров в степи» Замчалова и Перовской. Эта книга рассказывала о знаменитом заповеднике Аскания-Нова, основанном в 1870-х годах известным филантропом Фальц-Фейном и после революции экспроприированном. Книга вышла в начале 1930-х и с тех пор не переиздавалась, так как сначала погиб в лагере Замчалов, затем посадили Перовскую, а потом, уже после войны, в заповеднике обнаружили «гнездо менделистов-морганистов». Книжка мне очень нравилась, но я никак не мог взять в толк, почему о таком чуде, как Аскания-Нова, больше нигде не говорят и не пишут. Я, конечно, не знал, что этот заповедник к тому времени уже почти погубили и только-только начинали восстанавливать.

Особое впечатление произвела на меня знаменитая книга Поля де Крюи «Охотники за микробами», которая тоже была среди детских книг моей матери. Несмотря на почти сорок лет, прошедших со времени ее написания, она была по-прежнему научно достоверна и бесконечно увлекательна. Именно благодаря «Охотникам за микробами» я всерьез задумался о своей будущей профессии, и такую реакцию, как я узнал позднее, эта книга вызывала у многих, сформировав не одно поколение ученых. Возможно, «Охотники за микробами» – единственная научно-популярная книга, которая упоминается в официальных речах нескольких Нобелевских лауреатов.

Разумеется, не все мои детские книги достались мне по наследству от мамы. Какие-то появились гораздо позднее, иных у мамы, по-видимому, не было, другие были так зачитаны ею, что до меня не дожили. Похоже, такова была судьба «Тома Сойера» и «Гекельберри Финна». Эти книги взрослым пришлось для меня покупать.

Родители купили мне и популярную детскую книжку «Приключения Травки». Главный герой, мальчик Травка, вызывал мою симпатию. Мне особенно запомнился один из самых ярких эпизодов книги, происходивший на станции метро «Площадь Революции». Эту станцию я хорошо знал. Украшавшие ее бронзовые фигуры вооруженных бойцов, среди которых потерялся Травка, внушали смутный страх и мне, правда, не потому, что я тоже боялся среди них потеряться. Эти массивные фигуры играли, так сказать, психологическую роль «Медного всадника», про которого я, «бедный Евгений», в ту пору, конечно, не слышал.

«Гаргантюа и Пантагрюэля», «Путешествия Гулливера» и «Робинзона Крузо» я читал в переложениях для детей, изданных в 1950-е годы. Они сразу стали моими любимыми книгами, хотя, как я понял впоследствии, эти переложения были далеки от совершенства. Разумеется, роман Рабле в своем оригинальном виде для маленьких детей непригоден, но при адаптации он был доведен до совсем уж стерильного состояния. Рассуждение Гаргантюа о том, чем лучше подтирать задницу, было заменено на обсуждение вопроса о том, чем лучше вытирать нос. Точно так же из путешествий Гулливера была выкинута вполне невинная и смешная сцена тушения пожара в стране лилипутов – совершенно непонятно, чем она могла угрожать детской невинности. Но настоящей идеологической цензуре был подвергнут «Робинзон Крузо». В адаптированной для советских детей версии Робинзон уже не был тем глубоко религиозным человеком, каким его описал Дефо. Впрочем, я не уверен, что смог бы оценить эту центральную идею книги, попади в мои руки полный текст. Как и большинство моих сверстников, я рос убежденным атеистом.

Некоторые из моих любимых книжек были впервые переведены и вышли только в конце 1950-х – начале 1960-х. Помню книжку про ослика Мафина и его друзей, «Винни-Пуха», «Карлсона», и особенно «Приключения Ломтика». Ломтик был английский мальчик, родители которого каждый день уходили на работу, а потому он часто оставался один, и это сближало меня с героем книжки. В таких случаях мама оставляла Ломтику на обед бутерброды или пудинги, завернутые в красивую бумагу, к которой были приколоты записки: «съешь меня», «разогрей меня» и т. д. Эти детали сближали нас еще больше, хотя на обед я ел не бутерброды и – тем более – не какие-то пудинги, а суп и второе. Но мама тоже оставляла мне ласковые записки с указаниями, что и как разогреть.

Единственное, что в «Приключениях Ломтика» было выше моего разумения, это то, что действие книжки происходило во время войны. Жизнь Ломтика и его родителей была мало похожа на то, что я знал о военных годах в России.

В числе прочитанных в детстве книг был «Чипполино» Джанни Родари, но к нему я относился скорее с прохладцей. Мне не нравилось, как я думаю теперь, что автор во что бы то ни стало хотел убедить читателя, что все бедные – честные, смелые и щедрые, а все богатые – наоборот. Почему-то мне было трудно принять все это на веру. Похожее двойственное чувство вызывали у меня и «Три толстяка» Олеши: вроде бы ярко, интересно, здорово придумано, но и «хороший» гимнаст Тибул, и «плохие» три толстяка были какие-то картонные. У Родари мне больше нравился «Джельсомино в стране лжецов», эта книжка была гораздо интереснее, чем «Чипполино», и в ней было меньше классового чувства.