Анатолий Постолов - Речитатив

Ая смотрю на нее, вижу тесемка от больничного халата развязалась и видна ее сморщенная провалившаяся грудь, и вся она потемневшая лежит, высохшая, как мумия, и я подумал со злобой: «Да ты сама и есть черная редька скукоженная…» – вспомнил, как она ко мне маленькому подходила – пьяная, мужиками разворованная… Я встал и ушел, даже не попрощался с ней. А через день она умерла. А я все искал уловки, сам себе чего-то там объяснял, вроде как баллы добирал, чтобы себя оправдать в своих же глазах, всё гнильцу разную ворошил… в помоях лазил… И вот, вы музыку поставили. Я сначала слушал безо всякого… даже о чем-то другом хотел подумать, будто все равно мне – есть музыка или нет. Ну красиво, клавиши журчат… И вдруг, в каком-то месте, не знаю почему… мне будто кислоту в глаза брызнули, и я буквально ослеп. Глаза открыты, а ничего не вижу, только голос ее слышу. Ведь это я ее убил. Я убил! У нее же, кроме меня, никого не было, а вся пьяная кобелиная братия – вроде наваждения… Может, в этом угаре она забыться хотела, тосковала, любовь искала и от меня любви ждала. И не дождалась. Я ведь не ее, а себя же и превратил в эту черную скукоженную редьку. Потому что мед, который она мне всю жизнь давала, из меня только горечью выходил, и я себя горечью думал вылечить, а мед в землю ушел… Ничего не осталось.

Он замолчал, низко опустив голову. Молчал и Юлиан, глядя на него напряженным остановившимся взглядом.

– Я с мужчиной живу, – тихо сказал Юджин. – Американец он. На целых двадцать лет меня старше. Такое же, как я, несчастное создание, уж и не знаю, как мы друг друга нашли. Видать, поэтому и нашли. У меня с женщинами ничего толком-то не получалось. Всякий раз мамочка перед глазами появлялась. Только я ее совсем не виню, вы поймите правильно. Я, наверное, рожден таким вот уродом, и через это все получилось. Боже, как я стал говорить! Русский совсем забываю. С Робертом только по-английски. Почти никого из своих не вижу. Я для них изгой. А с американцем как-то вроде спокойно, только по ночам тоска исподтишка грызет и грызет, а я хочу ее прогнать и не могу, не знаю как… Роберт меня жалеет… утешает: все, мол, будет хорошо. «Моя любовь, – он мне говорит, – ты моя единственная любовь». А у меня все внутри переворачивается и выть хочу. Вы-ыть…

Он низко опустил голову, несколько раз ею покачал, будто прогонял наваждение, потом посмотрел на Юлиана. Глаза у него почти не поменялись, но они немного посветлели, и сумятица, бушевавшая в них, будто сама себя усмирила. Только повлажнели белки, и Юджин быстро-быстро моргал, стараясь не показать своих слез.

– То что с вами произошло, имеет объяснение и логику, – сказал Юлиан. – Статистически существует определенный тип мужчин, обладающих генетической предрасположенностью…

– Да знаю, знаю, – перебил он. – Все это уже выучил, в разных книжках читал. И про андрогенную недостаточность, и как окружающая среда влияет, и про то, и про се… И про Чайковского, и про Микельанджело, и про Элтона Джона… Я на этот счет спокоен. Если это даже грех, я его как нибудь замолю. А как мне мой грех перед мамочкой замолить… Я и молиться не умею… Да и что мне Богу сказать… Поставьте музыку, Шопена… С того самого места, где прервалось, где я ослеп… Я ведь испугался, потому что меня будто начало назад раскручивать. Всего – понимаете? Не знаю, как объяснить… Я будто у нее в утробе оказался. И не хотелось мне на свет появляться, а меня какая-то сила толкает, а потом щипцами тянут… И вдруг я ее голос услышал: «Ершик ты мой!». Это я таким родился, с волосиками торчащими. И всю жизнь она меня так называла. Ершик. А теперь ничего нет. Нет ее рядом. Нет Ершика, и я здесь… не знаю, что со мной… Будто родился заново с другим именем, в другой жизни и тянется за мной моя пуповина, детство мое, которое хочу забыть и не могу… Что же это? И почему?..

Юлиан снял адаптор с паузы. Он неожиданно вспомнил слова Виолы «музыка-проводник» и принял их как спасительную аксиому, как протянутую к нему из спиральной тьмы чистилища руку Вергилия. Он подумал, что его память неслучайно сыграла с ним эту игру на грани срыва, когда человек, сидящий напротив, неожиданно выдернул карту, поддерживающую весь карточный домик его сиюминутных Любовей и клятв, тусовок и похмелий и это qui pro quo, связавшее его и Юджина одной цепью, как в старом фильме Стэнли Крамера, – все это теперь обрело некий смысл, как бы связующую силу раствора или пчелиного воска, который скрепляет шаткую постройку человеческих отношений только тогда, когда в замес добавляются простые слова библейского пророка, чей надломленный голос твердит и повторяет их который век в надежде все же быть услышанным: «Возлюби ближнего своего, как самого себя».