Тетя всегда мнила себя писательницей.
Союзников человек себе не выбирает, по крайней мере в своей семье. Но эти двое, La Generalsha и дядя Костя, были моими союзниками. Оба были людьми устрашающими и эксцентричными, но не зачурались меня, узнав мою тайну. И известие об их смертях наслало на меня чувство одиночества, какого я прежде и представить себе не мог.
Он называл меня своей послеполуденной женой. Раз или два в неделю я приходил в его убогую квартирку в Пасси. Она состояла из единственной комнаты, размеры которой сильно сокращались внушительной супружеской кроватью, составлявшей вместе со столом и двумя шаткими стульями всю меблировку Когда наступала зима, притулившаяся в углу черная печурка не позволяла температуре упасть ниже точки замерзания.
Как это странно — обладать, наконец-то и полностью, предметом твоих мечтаний. Ощущал ли я себя добившимся исполнения моих желаний? Безусловно. Утолил ли жажду, казавшуюся мне главным условием существования моего сердца? Ни в малой мере.
В постели Олег был дюж, привлекательно неловок и воображения особого не выказывал — в точности этого я и ожидал. Мужем у нас неизменно становился он, и это меня более чем устраивало, хоть время от времени я и проникался подозрением, что он втайне желает, чтобы я овладел им, но попросить об этом не смеет.
О Валечке Олег и теперь говорил непрерывно.
— Она такая неряха, — жаловался он, поднимая с пола чулок, ставший решетчатым от дыр. — И забывчива, как не знаю кто. Пойдет по магазинам, вернется — половину покупок сделать забыла — и опять уходит. Без баб лучше, Сергей. Тебе с этим повезло.
Я не сильно удивился, когда под вечер одного унылого, дождливого дня он вытащил из-под кровати дешевенький набор для курения опиума.
— Я так понимаю, с Шанхаем Джимми ты знаком, — сказал я.
— Конечно. Кто же из наших с ним не знаком? Но ты-то его откуда знаешь?
Я не ответил, и Олег легонько пнул меня в плечо.
— Вот сукин сын, — сказал он. — Так и ты тоже, а? Кто бы мог подумать. Странная мы с тобой парочка, верно? Такую не придумаешь.
Я спросил, известно ли Валечке об этой его привычке.
— A-а, Валечка не против. Провались я хоть в тартарары, она и глазом не моргнет.
Мы лежали в его супружеской постели, повернувшись на бок, лицом друг к другу, и поджав ноги, опиумная лампа горела между нами, мы неторопливо передавали один другому трубку, держали ее над горящим углем, втягивая ноздрями восхитительный дым. Опасно это было до глупости, лампа покачивалась, любое неосторожное движение могло опрокинуть ее, и тогда всю кровать мгновенно охватило бы пламя. Но присутствовала в этом и странная эмблематичность. Мы курили в удовлетворенном молчании, и я ощущал такое родство с Олегом, какого не изведывал никогда, даже в мгновения полной телесной близости.
Берлин, 9 декабря 1943
Произошло нечто ужасное — не исключено, впрочем, что оно стало ответом на мои молитвы.
Прошлой ночью небо осталось чистым, светила яркая луна и волны бомбардировщиков безжалостно накатывали на нас. Из ночи в ночь британцы совершенствуют свой дьявольский репертуар, частности которого мы научились распознавать безошибочно: резкий треск картечных бомб, голубиный шелест бомб, начиненных магнием, влажные шлепки фосфорных зажигательных снарядов, неугасимое зеленое пламя которых лавой растекается по крышам домов и сползает по стенам. Пожары всасывают воздух с силой почти непереносимой, выдирая его из наших легких.
Еще один вал огня проносится над нами. Мы снова, в который раз, испытываем оцепенелое облегчение. А когда на рассвете вылезаем из подвала, нам открывается зрелище самое поразительное: тыльная стена нашего дома стоит, фасад же срезан полностью. Мы видим содержимое различных его этажей. Вот софа в гостиной. Вот настольная лампа. Вот кухня с висящими над раковиной отшкрябанными дочиста кастрюльками. Вот все еще стоящая торчком гладильная доска фрау Шлегель. Однако самой стоической фрау, занимавшейся глажкой под столькими бомбежками, не видно нигде.
Дочь ее сходит с ума от тревоги. Что ж, это можно сказать о каждом из нас. Мы с Теодором поднимаемся вдвоем по ненадежным, изуродованным лестницам, обыскиваем один этаж за другим, однако она исчезла бесследно. Фрау Шлегель — повелительная, докучливая, самоуверенная, распорядительная. От нее зависели наши жизни, а теперь ее не стало.
Всем нам придется искать другое пристанище. И я усматриваю в этом — впрочем, возможно, я просто повредился в уме — Божью длань, смешавшую шахматные фигуры, которыми разыгрывалась партия, слишком быстро шедшая к мату. Теперь Гестапо придется потрудиться, чтобы выследить меня. Нежданно-негаданно я получил еще одну главу жизни и был бы полным идиотом, если б не поспешил с моим рассказом, пока тикают сброшенные небесами на ноль шахматные часы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу