Кэрол Дринкуотер - Оливковая ферма

— Coo-coo, Papa!

— А, вы закончили с бассейном? Отлично!

И Мишель спешит в дом за фотоаппаратом, чтобы снять подпрыгивающую на дне Ванессу и Памелу. В самом глубоком месте высота стенок три метра, и даже наша толстуха кажется маленьким щенком. Я прикидываю, сколько же воды потребуется, чтобы наполнить эту огромную чашу, и сколько упорства, чтобы осуществить задуманное.

С каждым проходящим днем земля вокруг дома все больше напоминает пылесборник. Если дует ветер, пыль проникает повсюду, мы находим ее в своей одежде, посуде, на теле, она скрипит между зубами. Любая, даже самая простая работа в такой обстановке и при этой жаре превращается в каторгу. Но девочки сохраняют жизнерадостность и — каждая по-своему — стараются нам помочь. Они близнецы, но совсем непохожи, и я с интересом изучаю эти два таких разных характера. Менее практичная Кларисса целыми днями собирает одичавшие цветы, и ее тоненькая фигурка то там, то сям мелькает в наших джунглях. Она ставит букеты в пустые винные бутылки или консервные банки и украшает ими наш самодельный стол под большим деревом: доска, покоящаяся на ножках из кирпичей, расколотой черепицы и другого хлама, найденного в саду. Ванесса любознательна и интересуется языками. Она уже призналась, что немного владеет английским, но категорически отказывается разговаривать на нем со мной. Я пытаюсь выяснить почему, но она только качает головой и уходит. Может, так проявляется глубоко скрытая неприязнь ко мне, или она просто считает, что, раз уж мы во Франции, надо разговаривать на ее родном языке.

Возвращаясь из boulangerie [49] Булочная (фр.). , мы с ней проезжаем мимо дома под названием «Mas de Soleil» [50] «Солнечный дом» (фр.). . Дома Ванесса просит у меня словарь, чтобы найти в нем значение слова «mas». Мне кажется странным, что девочка не знает его, но скоро выясняется, что это не французское, а провансальское название традиционного фермерского дома. Ванесса предлагает переименовать нашу виллу в «Mas de Oliviers».

— Тебе нравится этот дом? — решаюсь спросить я, но она молча смотрит на меня, пожимает плечами и уходит по своим делам. Мне хочется задержать ее, разговорить, расспросить об их жизни в Париже, но только во время совместной работы я чувствую что-то похожее на близость между нами. Но что бы девочки ни думали о приобретении этого запущенного имения — а возможно, они вообще ничего об этом не думают, им ведь всего тринадцать лет, — внешне они остаются вполне нейтральными. Я благодарна им за то, что они не осуждают отца и его выбор. У меня нет своих детей, я никогда не была замужем. Все это будет у меня впервые, и потому я нервничаю и не всегда знаю, как себя вести. Довольно часто совершаю ошибки, но до сих пор не сделала ничего непоправимого. Нам приходится нелегко, целыми днями стоит невыносимая жара, но мы все помним об этом и стараемся быть снисходительными друг к другу. По-моему, несмотря на усталость, нам живется совсем неплохо.

Пока Мишель борется с водопроводным кризисом, мы с девочками осваиваем землю вокруг дома и расчищаем ее от всего, что наросло за прошедшие годы запустения. Это время больших и малых открытий. Пустые бутылки, куски старинной половой плитки, окрашенной в тосканский золотистый цвет. Наверное, ее привез сюда самый первый владелец «Аппассионаты», ее создатель синьор Спинотти, купец из Милана. Я узнала его имя из подписанного нами promesse de vente, где была изложена вся история имения. Мне нравится это имя, и, закрывая глаза, я вижу его как живого — веселого, толстого, чувствительного.

А еще мы нашли пруд! Вернее, его нашла Кларисса. Мишель! Папа! Иди сюда! Смотри! Кто бы мог подумать, что он сохранится в такой безводной пустыне. У прудика овальная форма, и в нем не больше двух метров длины. Он прятался под зарослями длиннолистых ирисов, диких лилий, еще каких-то неизвестных мне растений с толстыми стеблями и только благодаря им не высох. Но вода такая мутная и темная, что мы не можем определить, насколько он глубок.

— Может, он подпитывается нашим неуловимым источником?

Мишель становится на колени и вглядывается в илистую черноту.

— Вряд ли. Вода слишком неподвижная. Но все может быть.

Вспомнив об источнике, он выпрямляется и вглядывается в синее, безоблачное небо, словно надеется найти там разгадку.

А я смотрю на густую, как патока, воду, и мне очень хочется опустить в нее руку, пошевелить пальцами, почувствовать прохладную бархатистую влагу, полюбоваться, как капли с пальцев падают обратно в пруд. Но я все-таки не решаюсь, потому что не знаю, что живет там, под темной поверхностью. Оно может подняться со дна и укусить меня.