Даниэль Кельман - Измеряя мир

Да! воскликнул Гумбольдт.

Про это он ничего не знает, сказал граф. Он ведь не индеец, а испанский гранд.

Гумбольдт спросил, нет ли на этот счет какого — нибудь семейного предания.

Граф выпрямился в полный рост и доставал теперь Гумбольдту до груди. Его предок позволил кортесам похитить себя. Он, словно женщина, умолял их сохранить ему жизнь, причитал и плакал и наконец, после нескольких недель плена, переметнулся на их сторону. Ацтеки убили его за это, закидав камнями. Если он, граф Монтесума, выйдет сейчас на главную площадь, то жить ему не больше пяти минут. Граф задумался. А может, заключил он, ничего и не произойдет. Все это было так давно, люди едва ли что помнят. Он схватил свою жену за локоть и посмотрел узкими глазками на Гумбольдта. Кто бы его ни встретил, вечно ищет в его лице отголоски черт верховного правителя ацтеков. Каждый, кто узнает его имя, вглядывается в него и ищет следы прошлого. Может ли Гумбольдт себе представить, каково это, быть всегда лишь тенью великого родственника?

Иногда он это хорошо себе представляет, ответил Гумбольдт.

Семейное предание, повторил с презрением граф. И после этого он и его супруга покинули зад, не попрощавшись.

Рано утром Гумбольдт заметил, что Бонплана нет. Он тотчас же отправился на поиски. Улицы были заполнены торговцами: один мужчина продавал сушеные фрукты, другой — чудодейственные средства от всех болезней, кроме подагры, третий отрубил себе топором левую кисть, пустил ее по кругу, давая всем пощупать, а сам, изнывая от боли, ждал, когда она вернется к нему. Затем приложил кисть к обрубку и покапал на это место тинктурой. Бледный от потери крови, он несколько раз ударил рукой по столу, показывая, что она снова приросла. Стоявшие вокруг зеваки похлопали ему и скупили все запасы тинктуры. Четвертый продавал целебное средство только от подагры, пятый — дешевенькие брошюрки с иллюстрациями. В одной из них рассказывалась история жреца-чудотворца, в другой описывалась жизнь индейского мальчика, которому явилась Святая Дева Гвадалупская, в третьей говорилось о приключениях немецкого барона, который прошел на лодке через ад Ориноко и поднялся на самую высокую гору мира. Картинки были очень недурны, особенно удачно был воссоздан мундир Гумбольдта.

Он нашел Бонплана там, где и предполагал. Дом был богато украшен, по фасаду — китайские изразцы. Страж у дверей попросил его подождать. Минуту спустя появился Бонплан, наспех одеваясь на ходу.

Гумбольдт поинтересовался, сколько еще раз он должен напоминать ему об их уговоре.

Да это же обыкновенный отель и ничего другого, возразил Бонплан, и что это за уговор, если его все время подозревают в дурных поступках. Он такой уговор не признает!

Так или иначе, сказал Гумбольдт, а уговор был.

Бонплан возмущенно потребовал не читать ему нотаций.

На следующий день они совершили восхождение на Попокатепетль. Тропинка вела на самую вершину: Гомес и Уилсон, а также столичный градоначальник, трое рисовальщиков и почти сотня любопытных зевак следовали за ними по пятам. Стоило Бонплану срезать какое-нибудь растение, он тотчас же должен был обязательно показать его всем. Иногда оно возвращалось к нему в таком жалком виде, что положить находку в свою ботанизирку он уже не мог. Когда Гумбольдт перед очередной ямой нацепил на себя дыхательную маску, раздались громкие аплодисменты. А пока он определял с помощью барометра высоту вершины и опускал в кратер термометр, торговцы продавали прохладительные напитки.

Во время спуска с ними заговорил один француз. Его зовут Дюпре, и он пишет для многих парижских журналов. Собственно, он приехал ради возглавляемой Боденом геодезической экспедиции Парижской академии. Но Боден так и не появился, и он никак не мог поверить своему счастью, когда узнал, что в этой стране может встретить кого-то намного более знаменитого.

На какой-то момент Гумбольдту не удалось подавить самодовольную улыбку. Он все еще надеется присоединиться к Бодену, сказал он, и поехать вместе с ним на Филиппины. Он вынашивает идею перехватить в Акапулько капитана, чтобы вместе с Боденом посвятить себя исследованию благословенных островов.

Вместе, повторил Дюпре. Благословенных островов.

Исследованию благословенных островов!

Дюпре перечеркнул написанное, сделал новую запись и поблагодарил Гумбольдта.

А потом они посетили руины Теотиуакана. Все казалось таким гигантским, трудно было поверить, что это построили люди. По ровной, как проспект, дороге они добрались до центра, со всех сторон окруженного пирамидами с храмами богов на вершине. Гумбольдт сел на землю и принялся все считать, толпа наблюдала за ним с некоторого расстояния. Вскоре нашлись первые заскучавшие, они начали потихоньку ворчать, через час большинство зевак ушли, а через полтора часа ушли все. Остались только трое журналистов. Бонплан тем временем спустился, изрядно пропотев, с вершины самой большой пирамиды.