Даниэль Кельман - Измеряя мир

Иногда, сказал он, он и сам удивляется. С точки зрения правоты ему положено инспектировать рудники. Жить в немецком замке, производить на свет детей, охотиться по воскресеньям на оленей и один раз в месяц ездить в Веймар. А он сидит тут, в центре этого всемирного потопа, под чужими звездами, дожидаясь лодки, которая никогда не вернется.

Бонплан спросил, не кажется ли ему его жизнь ошибкой? Замок, дети и Веймар — это ведь очень серьезно!

Гумбольдт снял шляпу, которую вода превратила в бесполезный ком. Из джунглей показалась летучая мышь, бедняга сбилась из-за бури, ливень придавил ее книзу, и через пару взмахов крыльев вода унесла ее с собой.

Подобная мысль, ответил Гумбольдт, никогда не приходила ему в голову.

Даже хотя бы на одну секунду?

Гумбольдт подался вперед и посмотрел на крокодила. Он обдумывал вопрос Бонплана. Потом отрицательно покачал головой.

Возвестив миру, где и когда появится эта планета в следующий раз (разумеется, сперва ему никто не поверил, однако злосчастная груда камней день в день и в точно указанный час вышла все-таки из тьмы), он, видите ли, стал знаменитым. Астрономия — наука популярная. Короли всегда интересовались ею, генералы внимательно следили за достижениями астрономов, князья назначали поощрительные премии за сделанные открытия, а газеты сообщали о придворных звездочетах Маскелайне, Мейсоне, Диксоне и итальянце Пиацци как о героях. Человек, который кардинально расширил горизонты математики, представлялся им всего лишь курьезной фигурой. А вот тот, кто открыл звезду, был человеком, добившимся положения в обществе и успеха в жизни.

Ну, стало быть, сказал герцог, теперь ее можно видеть. И он своего добился.

Гаусс, не зная, что на это ответить, молча поклонился.

А что еще, спросил привычно герцог после задумчивой паузы. Какие новости в личной жизни?

Он вроде прослышал о его намерении жениться?

Гаусс подтвердил, что так оно и есть.

Зал для аудиенций претерпел изменения. Зеркала на потолке, очевидно вышедшие из моды, заменили листами сусального золота, и свечей теперь горело чуть меньше. Да и сам герцог выглядел как-то иначе. Он постарел. Одно веко дрябло обвисло, щеки стали толстыми, его грузное тело всей тяжестью своего веса болезненно давило ему на колени.

Дочка кожевника, так он слышал?

Точно, сказал Гаусс. Улыбнувшись, он еще добавил: Ваше высочество. Что за странное обращение! И что за место. Ему надо собраться, чтобы не показаться непочтительным. К тому же он любил герцога. Герцог был неплохим человеком, старался делать все правильно и, по сравнению с большинством других, был неглуп.

Но семью, сказал герцог, нужно кормить.

Этого он отрицать не может, сказал Гаусс. Потому-то и посвятил себя служению Церере.

Герцог посмотрел на него, наморщив лоб.

Гаусс вздохнул. Церерой, заговорил он подчеркнуто медленно, окрестили ту малую планету, которую сначала увидел Пиацци и чью орбиту рассчитал он, Гаусс. Он вообще занялся этой проблемой только потому, что надумал жениться. Он знал, что сделает в этом случае нечто практическое, что смогут понять и другие люди, которые… как бы это лучше сказать… Поймут и те люди, которые математикой не интересуются.

Герцог кивнул. Гаусс вспомнил, что не полагается смотреть герцогу прямо в лицо, и опустил глаза.

Он ждал, когда же, в конце концов, последует предложение. Вечно это мучительное хождение вокруг да около, эти маневры, окольные пути. Только зря время теряется на пустые разговоры!

В связи с этим у него есть одна идея, сказал герцог.

Гаусс высоко поднял брови, изображая удивление. Он знал, что идея исходила от Циммерманна, который часами уговаривал герцога.

Может, ему бросилось в глаза, что в Брауншвейге до сих пор нет обсерватории.

Уже давным-давно, сказал Гаусс.

Что давным-давно?

Бросилось в глаза.

И вот он спросил себя, не должен ли город иметь обсерваторию. А доктор Гаусс, несмотря на юный возраст, мог бы стать ее первым директором. Герцог уперся руками в бока. Его лицо расплылось в широкой улыбке. Это неожиданно для него, не так ли?

Он хочет иметь к этому еще профессорское звание, сказал Гаусс.

Герцог молчал.

Профессорское звание, повторил Гаусс, выделяя каждый слог. Место в университете в Хельмштедте. Двойное месячное жалованье.

Герцог сделал шаг вперед и снова назад, издал ворчливый возглас, взглянул на декорированный сусальным золотом потолок. Гаусс использовал время, чтобы отсчитать еще несколько простых чисел. Ему уже были известны многие тысячи из них. Он был практически уверен в том, что формула, по которой можно было бы их определить, никогда не будет найдена. Но если отсчитать многие сотни тысяч, то удастся установить сближающуюся в бесконечности вероятность их появления. На какой-то момент он так сильно сконцентрировался на своих мыслях, что вздрогнул, когда герцог сказал, что негоже торговаться с отцом Отечества.