Николай Дежнев - Принцип неопределенности

Ксафонов потушил сигарету и с задумчивым видом предположил:

— Слушай, а может, пока народ окончательно не забыл, тебе двинуть на телевидение? Людям ведь без разницы, чем ты прославился, главное, чтобы морда была узнаваемая. А что, станешь шоуменом, ума для этого не надо, будешь вести программу «Голь перекатная»… Ладно, шучу!..

— Шутишь?.. Зря! — усмехнулся Серпухин с издевкой. — В нашей любимой стране все возможно и от всего, за что ни возьмись, тянет фальшью и бесовством. Подоспей, к примеру, сейчас выборы, я бы точно в Думу прошел! У тебя нет такого ощущения, что вокруг все ненастоящее, потемкинское? Верно сказал Васка Мерцалов: «Коли правды нет, то и ничего нет, Господь не веру любит, правду!»

Аполлинарий Рэмович смотрел на него, как на ненормального:

— Ты что, белены объелся? А, понимаю, репетируешь нервный срыв и помешательство! А что, сыграно достоверно, я всегда говорил, что ты, черт, талантлив! На-ка, я тут записал телефончик знакомого психотерапевта. — Ксафонов протянул Мокею листок бумаги. — Доктор наук, профессор Шепетуха. Голова, мировая знаменитость, почетный доктор многих университетов. А я, пока суд да дело, посмотрю, что можно придумать насчет твоей работы…

В большой приемной едва слышно гудел кондиционер. Стоило Мокею закрыть за собой дверь, как сидевшая за компьютером Крыся сорвалась с места и, ничего не сказав, метнулась в кабинет. Вернулась почти сразу, довольная:

— Вырубила!

Серпухин вздрогнул. Именно это слово произносили герои кровавых боевиков, послав противника в бессознательное состояние. Голос Мокея перехватило:

— Ксафонова?

— Внутреннюю связь, — тоже почему-то шепотом пояснила Крыся. — Я, когда приносила вам кофе, нажала кнопку интеркома, а теперь, чтобы он не заметил, выключила. Все слышала, весь ваш разговор…

Мокей вздохнул с облегчением:

— А я подумал, вы Ксафона того! — показал он, как сворачивают курам голову.

— Нет, живехонек, сукин сын, живее всех живых! Сидит надутый в кресле и разговаривает с кем-то по мобильнику. Но ход вашей мысли мне нравится! — Девушка подступила к Серпухину, ее большие зеленые глаза горели любопытством. — Это правда, что вы ему рассказали? Вот бы нам вдвоем махнуть к Грозному!

— Ну уж нет, — покачал головой Мокей, — с меня достаточно! Я оттуда едва ноги унес.

— А вы действительно?..

— Все вопросы вечером, — коснулся он руки Крыси, — в том же ресторанчике, куда прошлый раз мне так и не удалось попасть…

Девушка смотрела на него с какой-то непонятной улыбкой:

— А вы снова не пропадете? Обещаете?

— Эх, — вздохнул Мокей, — если бы в этой жизни я мог хоть что-то пообещать! Постараюсь…

Теплый весенний день был в самом разгаре. Покинув здание Государственной думы, Серпухин нырнул в метро. Он уже опаздывал на встречу с женой и ее адвокатом. Идти не хотелось, но, кроме прочих дел, в квартире была спрятана заначка, которую он намеревался изъять. Через час с четвертью высокие договаривающиеся стороны сидели в большой гостиной пентхауса, но договориться-то как раз ни о чем и не могли. Да и трудно прийти к соглашению, когда единственное, что тебе предлагается, — это собрать чемоданы и катиться из собственного дома на все четыре стороны. Мокей такое предложение принять не мог, адвокат же и эта швабра Алиска настаивали, трясли перед его носом официальными бумажками. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что тряс и настаивал лишь прилизанной наружности молодой человек, в то время как жена Серпухина, по крайней мере по паспорту, сидела с постным выражением лица и молчала.

— Вот ваша подпись на дарственной, — говорил адвокат, тыча пальцем в то место документа, где стояла Мокеева закорючка, — а это документы на две машины, купленные на имя моей клиентки…

— Но на мои деньги! — не выдержал Серпухин.

— Возможно, — согласился с ним прилизанный хлыщ, — только по закону все принадлежит вашей супруге и после развода отойдет ей. Если у вас есть претензии, обращайтесь в суд. Заявление на развод уже подано.

Складывавшаяся картина Серпухина не то чтобы радовала. Правда, Алиска то и дело ему подмигивала, как будто хотела дать знать, что все происходящее всего лишь шутка, но это было единственным утешением. Только однажды она открыла аккуратно напомаженные уста и произнесла:

— Тебе ппп…

— Половина имущества?.. — попробовал подсказать ей Серпухин, но женщина отчаянно замотала головой.

— Ппп…

— Просить прощения? — догадался было Мокей, но и на этот раз неверно.