Альберто Васкес-Фигероа - Океан

Иногда, вспоминая о Гранаде или о Париже, он испытывал нечто, очень похожее на ностальгию, однако чувство это не имело ничего общего с реальностью, ибо тосковал он о мире иллюзорном, в котором на самом деле и не жил никогда. В действительности же он не хотел думать о тех местах и людях, которых оставил, так как понимал, что сейчас, возможно, нет уже больше тех улиц, по которым он ходил, и нет больше тех людей, которых любил.

Посему, хотя он и жил долгие годы на одном и том же месте, можно было сказать, что Марко Замбрано все еще продолжал бежать, на этот раз от самого себя, от своей неспособности страдать. Он презирал эпоху, в каковой ему довелось родиться и жить, и единственным приемлемым для него способом борьбы с действительностью было полное ее игнорирование.

Однако никто не может бежать от собственной судьбы вечно, и в то солнечное, жаркое ноябрьское утро, когда Марко Замбрано столкнулся посреди улицы с комендантом Клодом Дувивьером, чутье его подвело.

— ¡Buenas días! Замбрано! — вскричал Дувивьер. — Вот вы-то как раз мне и нужны!

— Зачем?

— Не могли бы вы оказать мне одну маленькую услугу? Проводите меня до госпиталя, а по дороге я вам все объясню.

В просторной, светлой палате главного госпиталя Пуэнт-а-Питра Марко Замбрано увидел девушку необычайной красоты, портрет которой мечтал бы написать любой художник. Ее огромные и чистые зеленые глаза неотрывно следили за ним, пока он садился рядом с ее матерью, напротив вытянувшихся во весь рост на кроватях, крепко спящих братьев.

— Я сожалею, что приходится сообщать вам плохие новости, но комендант порта попросил меня поговорить с вами, так как сам он не знает испанского. Он просил сообщить вам, что спасательные команды на катерах и самолетах в течение недели обследовали то место, где пропал ваш отец, но так и не нашли его. — Он повернулся в сторону Аурелии, словно пытаясь укрыться от горячего взгляда Айзы. — Верьте мне, нам очень жаль, но уже отдан приказ прекратить поиски.

Если бы реакцией на сообщение стали крики и слезы, то Марко Замбрано признался бы себе, что со всем перестал разбираться в людях. Еще при первом взгляде на женщин он понял, что они уже знали обо всем и надежда их была сродни вере в чудо, о котором так сладостно мечтать, но даже и помыслить нельзя о том, что оно может произойти в реальности. Еще тогда, уплывая от мертвого баркаса, они знали, что старший в роду Пердомо разделит судьбу своей верной лодки.

В тот страшный день чем ближе их лодчонка подходила к берегу и чем дальше уплывали они от баркаса, который вначале превратился в расплывчатое пятно, а потом в крошечную точку, в какой-то миг проглоченную горизонтом, тем сильнее была их уверенность в том, что они больше никогда не увидят своего доброго отца, человека, вокруг которого их жизни вращались, как планеты вокруг Солнца.

Когда даже Асдрубаль не смог различить очертания баркаса, который словно растворился в океане, став его частью, они сильнее стиснули зубы и еще яростнее налегли на весла, прекрасно осознавая, что сейчас еще не наступило время печали. Они должны спастись, иначе жертва отца будет напрасной.

Никто уже не мог сказать, каким чудом им удалось добраться до берега, однако все они старались изо всех сил, пока не наступил момент, когда руки словно бы зажили своей жизнью, отказываясь им повиноваться. А потом им показалось, что их спины от нечеловеческого напряжения стали размягчаться, превращаясь в бесформенную массу.

Однако сейчас, когда страшные слова были произнесены вслух, души их снова стала пожирать тоска, и Аурелия, стараясь хоть как-то ослабить изматывающую боль, от которой хотелось выть в голос, тихо произнесла:

— Спасибо.

— Нам бы очень хотелось, чтобы вы поблагодарили от нашего имени всех, кто помогал нам, — добавил Себастьян. — Как бы там ни было, но они оказали нам неоценимую помощь.

— Они сделали все, что было в их силах, пытаясь найти баркас, — сказал Марко Замбрано. — Однако это океан, и он очень большой.

— Мы это знаем, — ответила Аурелия, пытаясь улыбнуться. — Мы знаем это, как никто другой.

— Что вы думаете теперь делать?

Мать и дети переглянулись. Казалось, будто никто из них не мог отважиться ответить на этот вопрос.

— Не знаю, — наконец тихо ответила Аурелия. — Это мой муж принимал всегда решения. А мы еще не привыкли к его отсутствию… — Она сделала короткую паузу, которая лучше слез и стенаний демонстрировала ее подавленное состояние. — Мы никогда не думали, что окажемся в стране, где нас никто не понимает, и что баркас наш утонет, ведь лодка — это все, что у нас было.