Альберто Васкес-Фигероа - Океан

Подумав немного, он пришел к выводу, что девчонка все это время и рта не раскрыла, тем не менее у него было стойкое чувство того, будто он узнал о ней за этот день гораздо больше, чем когда-либо знал о всех своих женщинах.

Он начал размышлять о картине, которую собирался начать писать уже на следующий день. В качестве фона он использует последнюю башню крепости «Ричепансе», синие воды моря и роскошный, поросший изумрудной зеленью холм… И тут вдруг его как громом поразила мысль: а хватит ли его таланта на то, чтобы передать все глубину и красоту зеленых глаз этой молчаливой девушки?

— Если мне это удастся, — тихо произнес он, прежде чем окончательно уснуть, удобно устроившись в широком гамаке, — я войду в историю.

Однако он прекрасно понимал, что, возможно, никогда не сможет проникнуть в тайну души самой младшей из семьи Марадентро.

«Грасиела» была шаландой, уже давно лишенной собственного лица, за свою долгую жизнь она так часто переходила из рук в руки и попадала в такое количество передряг, что уже давно перестала быть похожей на нормальную лодку.

Она пропахла плесенью, стонала даже тогда, когда качалась на спокойных волнах гавани, и демонстративно отказывалась подчиняться каким бы то ни было командам, словно ее паруса, корпус и штурвал давно решили разорвать друг с другом всяческие отношения.

«Грасиела» была тем судном, которое строилось серийно, по уже устаревшим чертежам, и мастера, ее сколачивающие, думали лишь о том, чтобы побыстрее закончить работу, впарить лодку какому-нибудь простачку, мечтающему о славе морского волка, и заработать на этом деле деньжат. Она родилась мертвой и мертвой плавала, потому-то ни один из ее многочисленных хозяев не испытывал к ней ни единого доброго чувства и думал лишь о том, как бы ее побыстрее продать. Такой она и попала в руки Марко Замбрано, который с ее помощью в трудные времена добывал себе хлеб насущный, а затем, когда дела его пошли в гору, бросил в ближайшей гавани, а она даже не пыталась оборвать якорь и выбраться на волю.

Себастьян и Асдрубаль не могли заставить себя лечь спать в ее мрачной каюте, где витал запах тлена, и предпочли скоротать ночь на палубе. Вдалеке, на севере, светились портовые огни, а над их головами жались друг к другу беленькие домики, чьи плотные ряды то тут, то там прорезали тоненькие речушки, пробивающие себе дорогу через тропические леса и убегающие к океану.

— Любая из этих речушек сбрасывает воды в день больше, чем потребляет все население Плайа-Бланка за год, — произнес Асдрубаль, когда утреннее солнце осветило горы и пляж и они смогли как следует рассмотреть место, в котором оказались. — Нет никаких сомнений, что Господь умеет творить добро, но не умеет распределять его.

— Возможно, у Него просто руки не дошли до Плайа-Бланка. Других дел было по горло.

— Как это?

— Да кто его знает!

Они замолчали, глядя на розовеющий горизонт, разноцветные суда, выходящие в море, и редкие автомобили, проносящиеся по огибающему береговую линию шоссе.

— Что будем теперь делать?

— Работать, полагаю, — просто ответил Себастьян. — Зацепимся за что-нибудь, а там постараемся добраться до Венесуэлы. С нами обошлись по-доброму, но французы мне не нравятся. Они мне никогда не нравились… И думаю, я никогда бы не смог понять их. — Он сделал паузу. — Венесуэла дело другое. Я знаю многих, кому удалось пробить себе там дорогу. Но не здесь! Если этот тип не появится, то этой ночью нам придется, похоже, спать под мостом.

— Ему Айза нравится.

— Айза нравится всем! До того дня, пока она не выйдет замуж, она будет, хотим мы того или нет, нашей главной проблемой, брат. Найди она себе хорошего парня, всю ответственность за нее можно было бы переложить на его плечи, а так… Еще и поэтому меня беспокоит этот Замбрано. Похоже, он действительно хочет нарисовать ее.

— Это только вначале. Затем он захочет большего. Вот дерьмо! — воскликнул Асдрубаль в порыве злости. — С тех пор как эта соплячка стала женщиной, все вокруг недовольны. Даже друзья стали вести себя не так, как раньше. Только и говорят, что о Айзе, и когда приходят в дом, то уже не для того, чтобы сыграть партию, а для того, чтобы увидеть ее и сказать ей какую-нибудь пошлость.

— То же самое происходило с тобой и с сестрой Чепа. А у той только и достоинств, что похожий на барабан зад. — Он махнул рукой. — Такова жизнь! Разница в том, что Айза слишком хороша собой, а потому может рассчитывать на что-то получше.