Водитель фургона крепко берет меня за локоть и подталкивает к дому справа. Дальше он не идет. Высокий парень с ухватками деревенского силача ведет меня в комнату для гостей. Пол в ней покрыт льняным ковром; молодой человек в черном, вышитом по воротнику и рукавам камисе распахивает мне навстречу объятия.
— Брат Амин, принимать тебя в моем скромном жилище — редкая честь, — говорит он с легким ливанским акцентом.
Его лицо мне совершенно незнакомо. Сомневаюсь, чтобы я видел его раньше. Он красив: светлые глаза, тонкие черты лица, которое портят только усы, слишком пышные, чтобы быть настоящими; ему вряд ли больше тридцати.
Он обнимает меня, похлопывая по спине, как делают моджахеды.
— Брат Амин, друг мой, судьба моя! Ты не можешь представить, какая это для меня честь.
Я нахожу неуместным напоминать ему о том, как его подручные измолотили меня накануне.
— Идем, — говорит он, беря меня за руку, — присядь на эту скамейку, рядом со мною.
Я пристально смотрю на гиганта, стоящего у двери на страже. Едва заметным движением головы хозяин отпускает его.
— Весьма сожалею о вчерашнем, — говорит он извиняющимся тоном, — но согласитесь, вы отчасти сами на это напросились.
— Если это плата за встречу с вами, то цена кажется мне несколько завышенной.
Он смеется.
— Те, кто был до тебя, не так легко отделались, — замечает он с надменной ноткой в голосе. — Сейчас такое время, когда случаю нельзя доверяться ни в чем. Малейшее отступление от правил — и все рухнет.
Он подбирает складки одеяния и садится на плетеный коврик, скрестив ноги.
— Твое горе раздирает мне душу, брат Амин. Бог свидетель, я страдаю так же, как и ты.
— Сомневаюсь. Такие вещи нельзя разделить в полной мере.
— Мне тоже доводилось терять близких.
— Но я не скорбел об этом так же, как ты.
Он поджимает губы:
— Понятно…
— Это не визит вежливости, — говорю я.
— Знаю… Что я могу для тебя сделать?
— Моя жена умерла. Но прежде чем взорвать себя посреди оравы детей, она приезжала в этот город повидаться со своим духовным наставником. Я вне себя от гнева, ведь она предпочла фундаменталистов мне, — добавляю я, не в силах сдержать ярость, нахлынувшую на меня, как темная волна. — Мое бешенство вдвое сильнее, ибо я присутствовал лишь при развязке. Клянусь, я так зол именно оттого, что ни о чем не знал; все остальное не настолько меня задевает. Моя жена — исламистка? С каких же это пор? В голове не укладывается. Это была современная женщина. Она любила путешествовать, отдыхать на дорогих курортах, сидеть, прихлебывая лимонад, на террасе кафе и слишком гордилась своими волосами, чтобы прятать их под платок… Что вы ей наболтали? Как вам удалось сделать из нее чудовище, террористку, фундаменталистку-смертницу — из нее, которая не могла слышать, как щенок скулит?
Он разочарован. Операция по обольщению меня, которую он наверняка отрабатывал не один час, провалилась. Он не ожидал такой реакции с моей стороны, надеялся, что дешевый детективный спектакль с моими попытками войти в мечеть и добровольным «похищением» ударит по моим нервам и я окажусь в позиции слабого. Я сам не понимаю, откуда во мне эта напористая враждебность, от которой у меня дрожат руки и бешено стучит сердце, но голос остается твердым и колени не подгибаются. Зажатый между опасностью своего положения и бешенством, которое вызывают во мне подчеркнутое высокомерие моего хозяина и устроенный им безвкусный маскарад, я выбираю отвагу. Показать этому опереточному владыке, что я его не боюсь, выплеснуть ему в лицо отвращение и горечь, что переполняют меня при виде подобных ему бесноватых ублюдков.
Повелитель долгое время мнет и крутит пальцы, не зная, с чего начать.
— Не понимаю, отчего твои упреки так жестоки, брат Амин, — со вздохом говорит он наконец. — Но я отношу это за счет твоего горя.
— Засуньте себе свое непонимание знаете куда…
Его лицо вспыхивает гневом.
— Умоляю — без грубостей. Я этого не выношу. Особенно в устах выдающегося хирурга. Я согласился тебя принять по очень простой причине: раз и навсегда объяснить, что тебе нет смысла устраивать сцены в нашем городе. Здесь ты ничего не найдешь. Ты хотел встретиться с ответственным лицом нашего движения? Это произошло. Теперь возвращайся в Тель-Авив и забудь об этом свидании. Второе: я не был лично знаком с твоей женой. Она действовала не под нашими знаменами, но мы дорожим ее подвигом.
Он поднимает на меня горящие глаза.
Читать дальше