Маргарита Хемлин - Про Иону

— Чистый герой-разведчик! — пробормотал Лазарь.

На сегодня у Лазаря было запланировано еще одно дело — написание письма детям в Германию. Писал под копирку — сыну и дочери. Сыну, как старшему, — первый экземпляр. Потом в начале каждому отдельно вписывал имя, в конце — имена внуков для привета.

Сам не звонил, а когда изредка звонили ему, говорил кратко, оставляя главное для письма — раз в три месяца.

«Здравствуйте……………………

Вот и пришла весна. Зима прошла стороной, не задела меня своим студеным крылом. Ничего я себе не сломал, в обморок от низкого давления не свалился, голодный не сидел. У меня все хорошо.

Соседи помогли и ни в чем мне не отказывали, если я просил.

Прочитал ряд интересных книг по истории. Проанализировал их и много занимался размышлениями. Рассказывать о них не буду, так как не хочу отнимать время.

Теперь по вопросам быта. Отопление было неважное, но все-таки топили, и на том спасибо.

Хотелось бы поподробнее узнать о вашей жизни. Как ваше здоровье, как внуки, как они овладевают языком.

Как ваше материальное положение, довольны ли вы. Когда приедете, если сможете.

С любовью, ваш отец.

Сейчас вернулся с базара, купил много продуктов, а карп на четыре кило, и сало отличное, с мясом — в полосочку, тает во рту. Денег мне хватает, спасибо вам.

Крепко целую всех.

Привет……»

Лазарь перечитал письмо, нужные места подчеркнул — про книги и про увеличенного карпа. Теперь оставалось вписать имена. И — лети с приветом.

Закончив с письмами (что ни говори, письма два, так как два же конверта, а не один!), взялся за карпа.

Только приступил к обработке, в дверь позвонили.

Лазарь спросил через дверь — кто? Соседка.

Прикрыл дверь на кухню и говорил с соседкой в коридоре — чтобы не увидела карпа. Лазарь застеснялся, что вот он один, а карпа купил. Баловство.

— Ну, кого знакомого видели на базаре? — спросила соседка.

— Никого, — ответил Лазарь. — Не сильно базарный день, вот если б в субботу или в воскресенье — тогда бы полгорода знакомых было…

— Оно конечно. Я тоже раньше через одного здоровалась, а теперь — хоть в базарный, хоть в небазарный. — Соседка покивала. — Ну и хорошо! День получился, правда?

— Ой, так получился, так получился, слава Богу!

Соседка ушла. Желание заниматься рыбой пропало.

Лазарь долго смотрел на гладкую чешую, гладил рукой скользкие бока и плакал.

Взял секач, изрубил карпа на большие куски, запихнул в полиэтиленовый мешок и затолкал в морозильник, к самой задней стенке. Место для рыбы расчистил торопливо и даже с ожесточением. Потом привалил пакет разной заморозкой и захлопнул дверцу.

— Через одного, не через одного… Базарный, небазарный… От, дурак старый, не то теперь время, чтоб через одного…

Распечатал конверты, переписал письмо — теперь без карпа. Получилось куце.

Дописал про пряники и конфеты.

Римма Исааковна являлась, как это теперь называется, малолетней узницей фашистских концлагерей. Об этом обстоятельстве она старалась забыть с того самого дня, как советские солдаты освободили Равенсбрюк и вынесли ее на руках от еще дымившихся труб крематория за колючую проволоку — домой.

И в самом деле, прошлые муки стали казаться ей страшным сном очень скоро. А когда она в 1952-м вышла замуж и родила первого сына, Лёню, навалившиеся заботы и постоянные тревоги за здоровье и правильность развития сына (а затем и дочери Лены) затмили всю ее прошедшую жизнь, и смотреть она стала только вперед.

Однажды летним утром, гуляя с семилетним сыном и пятилетней дочерью в городском саду, Римма Исааковна зашла в чайную «Прохлада». Дети просили лимонада и чего-нибудь вкусного.

В «Прохладе» продавали пиво и водку в розлив. Из закуски — бутерброды с заветренной колбасой.

Римма Исааковна осмотрела прилавок и собралась было вместе с детьми уйти, но ее задержала буфетчица.

— Ой, какие детки! Кучерявенькие! Все в маму!

Буфетчица была навеселе — со скуки: посетителей с утра не дождешься.

— Выпьешь, что ли? — по-свойски спросила у Риммы Исааковны.

— Что вы… — засмущалась та.

— Ну да, — понимающе подмигнула буфетчица, — ты ж с детями.

И, кивнув на заголившуюся руку Риммы Исааковны (рукава кофточки по случаю жары она подобрала выше локтя), вполголоса, с сочувствием спросила:

— Где отбывала?

— Что?

— Да ладно, не тушуйся! Свои. — Буфетчица кивнула на расплывшееся синее пятно татуировки. — Любовь прошла, наколочка осталась!