Маргарита Хемлин - Про Иону

Проснулась от того, что женский голос кричал ей в ухо:

— Вставайте! Вставайте! Надо уходить!

Руфа встрепенулась и сразу спросила, где ее Петр.

Женщина не ответила, а только сказала:

— Вас пушкой не разбудишь! Если сумеете, добирайтесь домой.

Когда Руфа слезла с раскладушки, вода с плаща вылилась в продавленный брезент. Руфа угодила рукой в лужицу. Показалось, что она в детстве и произошло непоправимое, и что теперь ее будут стыдить. Но тут же осознала: идет дождь, значит, все в порядке.

Руфа поблагодарила и раскладушку, и сон, так как являлась человеком очень отзывчивым на доброту. Хотела сказать «спасибо» тому, кто отправил ее спать, но по объективным обстоятельствам не смогла.

Лица кругом не различались, голоса и разговоры будто сплелись в одно. Жгли костры, светили фонариками.

Руфа схватила за руку пробегавшего:

— Где тут выход?

Человек не ответил, а только махнул куда-то рукой. Руфа отнеслась к указанному направлению с доверием.

В доме, как часто бывало, лифт не работал. На свой четырнадцатый этаж Руфа поднималась долго. Аж на седьмом, где евреи, присела передохнуть. Уютно светила тусклая лампочка, ничего ниоткуда не капало. Руфа прислонилась к перилам и закрыла глаза.

— Господи, как хорошо, как хорошо, Господи, — убаюкивала она сама себя, но помнила, что надо идти вверх, и потому не полностью отдавалась расслабляющему чувству благодарности.

Ну, понятно, старый человек. Не встала и не пошла. Крепко задремала. Снилось, что падает, падает, а дна все не видно.

На нее наткнулись соседи — вышли к мусоропроводу:

— Руфа Соломоновна, вам плохо? Провести домой?

Руфа от сопровождения отказалась. До места дошла самостоятельно.

На кухонном столе увидела записку:

«Дорогая мама! Никуда не выходи из дома! Я тебе звонил и не дозвонился. Крайне волнуюсь. Я отбежал на минутку от Белого дома. У меня все хорошо. Дети здоровы, от Бэллы привет и наилучшие пожелания. Петр».

Руфа даже не расстроилась. Как всегда: с сыном разминулись, не поговорили, семейных отношений не прояснили.

Включила телевизор. Там передавали последние известия. Обстановка нормализовывалась. Петра видно не было.

Руфа налила большую чашку чайного гриба. Выпила, хорошо для давления и вообще. Подумала: «А Петя пить хочет, наверное. Любит чайный гриб, может выпить трехлитровую банку. Ну, не трехлитровую, так литровую».

Руфа делает напиток специально для него. Ни у кого в Москве и во всем Советском Союзе чайного гриба не осталось. А у нее есть. Потому что она живет не по моде и не по журналу «Здоровье», а сама по себе.

Петр — еще был в школе — прибежит после уроков: хлоп грибочка. «Мама, я все выпил, ты опять замути». Замути! А не подумает, что в доме еще находятся люди — и отец, и сестры. Всем пить хочется. Все-таки эгоист. Именно что эгоист. Довел мать до упадка, а теперь пишет записочки. Волнуется. Приветы передает от своей Бэллочки.

Руфа раскалялась. И понимала, что наговаривает на сына лишнее. Тем более что он остался возле нее один. По крайней мере в одном городе, хоть и без связи. Сестры в Америке, муж в земле.

— Что так, что так, одно и то же, — махнула рукой Руфа.

И уже не размышляя конкретно ни о чем, потянулась за банкой на окне.

Достала большой китайский термос, залила туда всю банку, втиснула пробку. Перевернула термос. Проверила, не капает ли. Крепко завинтила алюминиевую крышку. Постояла, держа термос, как малое дитя, и твердым шагом направилась к двери.

Вернулась от порога. На всякий случай написала на обороте записки: «Дорогой сын Петя! Я тебе понесла чайный гриб к Белому дому, где ты находишься. Благодарю за волнение. Мама. Сердечный привет детям и Бэллочке».

Лифт не работал. Но спускаться легче, хоть и с грузом.

Руфа приговаривала, как считалочку:

— И еще одна, и еще одна, и еще одна. Одна, одна, одна.

В голове, разместившись немного позади считалочки, сложилась встречная фраза для разговора: «Сейчас не 41-й год. И доводить мать до такого безобразного состояния никому не позволено. А сыну тем более».

Лазарь обрадовался, что пришла весна. Всю зиму он не выходил из дому, потому что было скользко. А лед — первый враг старого человека. Зимой всегда перед его мысленным взором вставали страшные слова «перелом шейки бедра» и горели багровым светом. Ничего уже не боялся Лазарь в жизни, а только боялся этой надписи в пространстве.

Соседи помогали с покупками, но не всегда чужому человеку скажешь о своих желаниях. Лазарь очень мечтал о пряниках и конфетах, а также о домашнем сале с мясными прожилками, но стеснялся попросить, чтобы приобрели. Курицу, молоко, хлебчик, подсолнечное масло — пожалуйста и понятно. Лакомства как-то не к лицу, чтобы затруднялись по такому поводу.