— Не пора ли тебе идти, Миранда? Тильда будет ждать.
— Отрежь мне кусочек сыра, а, Чу? На дорожку.
Миранда пришла с подарком: с фартуком, который сшила для меня из того же белого монтефалькского полотна, из которого делала простыни и кухонные полотенца. Он обернулся вокруг меня дважды, прикрыв каждый сантиметр моего платья, и теперь я крутилась, хвастаясь им перед Неддо, который все твердил, что я наверняка обожгу декольте, когда стану жарить самбуку. А что же делает Фернандо там наверху, за узкой темной лесенкой?
Он был великолепен. В свадебном костюме. Единственное отличие — коричневые ботинки. Я обнимала его, и снова видела краснокирпичный фасад церквушки в Лидо, и думала: «Так должен кончиться мир», и краснела от этой мысли. Застеснявшись, я пошла еще раз взглянуть на хлеб.
Венецианец принялся зажигать свечи — их было почти пятьдесят, мы использовали все наши подсвечники и канделябры. Он откупорил восемь бутылок «Сагрантино 85» из Арнальдо Капри. И восемь бутылок «Брунелло 90» из Альтезино, перелив вино в графины. Выровнял бутылки строем солдат на приставном столике рядом со своим местом за столом.
Прокатные anfore были наполнены огромными букетами оливковых ветвей и расставлены по периметру зала, а сосновые и еловые ветви мы разложили вдоль стен на полу, создав подобие ковра, а остальные поставили толстыми снопами в углах. Весь бальный зал наполнился ароматами Рождества.
Миранда настояла, чтобы двое из ее племянников помогали с сервировкой, и те тоже явились заранее, проголосовав трактористу, ехавшему в город из Буон Респиро. Рубашки на них были из того же полотна, что мой фартук, так что мы составили славное трио на кухне. Я нарисовала, как должно выглядеть каждое блюдо, и они изучали наброски, совещались и снова разглядывали листки.
— Fatto, — сказали они в один голос. — Сделано!
Пока я заканчивала составные части каждого блюда, они раскладывали все по тарелкам и носили на стол. Дело свое они — эти парни из Буон Респиро — знали лучше, чем студенты кулинарного института на тридцать седьмой неделе обучения.
Когда хлеб был готов, я вынесла его на террасу и поставила на решетки, прикрытые ветками дикого розмарина. Горячий влажный аромат свежего хлеба с толстой корочкой впитывал дух трав. Я решила, что все готово. Другие должны были вот-вот подойти, и я уже начала скучать по Барлоццо, хоть и понимала его нежелание провести с нами этот вечер. Тут была доля застенчивости и доля мизантропии. И доля памяти о Флори. Даже Тильда не могла заставить старого Князя забыть о Флори. По-настоящему отвлечь. Флори была его любовью, его обломком мачты в бурном море, и он цеплялся за нее изо всех сил.
Оставалась еще одна мелочь. Мне бы следовало попросить о помощи Фернандо — он наверняка справился бы лучше. Или Неддо — он пришел бы в восторг от самой экзотичности действия. Но мне хотелось сделать это самой: я взяла красивый ананас, который несколько дней назад отложила на madia дозревать, разрубила его более или менее пополам большим резаком и в миске вынесла более крупный кусок к входной двери. Я проткнула его своим самым большим и красивым французским ножом и с силой приколола плод к темным доскам старой двери. Удержался. Удержался, и ананас повис косо, так что видна была и мякоть, и кожура, а его длинные темные листья отлично сочетались с сосновыми ветвями и лозами темного винограда, которые я повесила заранее. Синьор и синьора де Блази дома.
Я осталась снаружи: полюбовалась хлебами, оперлась локтями на перила между остывающими буханками и кастрюлями с базиликом и ветками лимонного дерева, коленями ощущая жасмин сквозь бархат платья. Этот декабрьский вечер был теплым, и я подставляла лицо нежным дуновениям ветерка. Я перекладывала хлеб то так, то этак, как переставляют наперсточники на карнавале скорлупки грецких орехов. Я всегда старалась оставлять хлеб, пироги или что я там вынула из печи остывать на улице. В Саратоге выкладывала пироги на подоконник. Но я не в Саратоге. И не в Колд-Спрингс, и не в Сакраменто, и не в Сент-Луисе. И не в Венеции, и не в Сан-Кассиано, а здесь, на огромном каменном острове в старинном палаццо, на террасе под небом, стою и смотрю на луну. На полумесяц, тонкий и бледный, чуть просвечивающий за белой облачной дымкой. Бог весть почему, на ум пришла сцена, которую я не так давно наблюдала в поезде в Рим. Сейчас она почему-то прокручивалась передо мной снова и снова.
Я сидела в вагоне второго класса позади американской пары.
Читать дальше