После нескончаемых объятий и поцелуев свет погасили.
Бенедикта и Матильда скинули ночные рубашки и прижались друг к другу под белой простыней. Кожа Бенедикты оказалась нежной везде — даже на коленках и на локтях. И она не пахла солеными орешками. И была сладковатой на вкус — Матильда попробовала лизнуть: так, что-то вроде лакрицы…
Матильда, раздеваясь, не стала снимать с себя жемчужное ожерелье, и оно, тихонько шурша, царапало простыню. За приоткрытыми ставнями пели сверчки, в щель просачивался лунный свет.
На потолке — ничего. Никаких следов чудовища, получеловека-полузверя.
Матильда подумала о фотографии Реми, которую положила под подушку. Потом она думала о Реми так сильно, что ноги ее сами собой переплелись с ногами подруги. Узел, в который они завязались с Бенедиктой, оказался очень приятным, куда приятнее, чем она могла бы предположить. Надо же, просто поверить трудно: чтобы узел с девочкой так мало отличался от узла с мальчиком…
— Ты спишь? — прошептала Матильда, уткнувшись куда-то в шею Бенедикты.
— Нет, — ответила Бенедикта, и Матильде показалось, что подружке нисколько не меньше нравится узел, который из них получился.
— А у тебя делается гусыниная кожа?
— Гусиная кожа? Не делается… А что — должна? У тебя делается?
— Нет, тоже не делается, — прислушавшись к себе, уверенно сказала Матильда.
— Ну и нормально! — откликнулась Бенедикта. — Чего ей делаться-то? Здесь ведь слишком жарко…
Матильде очень хотелось бы рассказать лучшей подруге на всю жизнь о том, что гусыниной, да и гусиной, кстати, тоже, кожа становится вовсе не от холода. Но что толку ей рассказывать…
Кристиана и Бенедикта уехали, дом стал казаться совсем пустым.
Матильда так привыкла, что подруга всегда где-то рядом, что теперь, когда это кончилось, ей стало по-настоящему не хватать Бенедикты. Да и Селина тоже вроде бы места себе не находила.
На этот раз и природа решила соответствовать их настроению: бешеный ветер выл и свистел над домом, над садом…
Мать с дочерью все-таки решили не отказываться от похода на речку, пусть даже вдруг и стало намного прохладнее. Реми, как обычно, поджидал их у входа на ферму, его обтягивал гимнастический костюм, а сам он был еще более лохматым, чем всегда, из-за ветра.
Перед встречей с Реми Матильда немножко трусила, ее стали снова донимать эти вечные «а если»… А если Реми ее больше не любит так, как любил раньше? Но, к счастью, оказалось достаточно одного-единственного взгляда, чтобы она поняла: нет, еще как любит, еще больше, чем раньше, любит, любит, любит, да никогда он не любил ее так, как теперь, после клятвы перед подсолнухами…
— Какой он ужасный, этот мистраль, правда? — воскликнула Селина, как бы призывая Реми, на которого глядела в зеркало заднего вида, в свидетели преступления.
— Мистраль… Ха!.. Мистраль — так только туристы говорят! У нас его зовут «биз». Как хочешь, так и понимай! Он же — просто северный ветер, он же — «поцелуй меня, моя девочка». Вот как он называется, — сделал выпад Реми.
— Ну и ладно, — кротко согласилась Селина.
Матильда улыбнулась Реми. Своему волку. До чего же он ей нравился, когда превращался в дикаря, становился дерзким, нахальным! И потом, этот ветер, который поместному назывался так же, как поцелуй, да еще поцелуй, который дарит девочка мальчику, — нет, это просто с ума сойти!
В отсутствие Бенедикты Матильда и Реми не дожидались крутых поворотов, чтобы коснуться друг друга коленками, они дожидались виражей, когда машину немножко заносило, чтобы шепотом перекинуться парой слов на ушко, потому как в это время Селина в зеркальце не глядела.
Взгляд матери, который иногда удавалось поймать, ужасно интриговал Матильду. Конечно, он был нежным, этот взгляд, но и тревожным тоже. Точно так же мама смотрела на дочку, когда у той была высоченная температура, а доктор где-то задерживался. Сейчас похоже было, что Селина не слишком-то рада видеть Матильду вместе с Реми, что ее мучает какая-то неотвязная мысль…
— Мам, все в порядке? Скажи! Ну скажи, мам! — потребовала Матильда.
— Да, конечно, дорогая. Все в порядке, — ответила Селина. — Но… — добавила она, — я надеюсь… ну, просто я надеюсь, что ветер утихнет еще до нашего отъезда…
Мальчик и девочка на заднем сиденье вздрогнули, услышав это слово. Нет, не «ветер», разумеется, не «ветер», а — «отъезд»! Матильда — не дурочка, она понимает, что вовсе не в ветре дело, что вовсе не ветер волнует ее маму. Еще бы она так думала! Вот и наступил этот страшный момент. Момент, когда пришло время узнать: они тоже вот-вот уедут.
Читать дальше