Александр Мильштейн - Контора Кука

— Каких ду́хов?

— Духо́в! Парфюм! Лучших я не знаю, я уже забыла снова… а ты знаешь?

— «Zeitgeist»?

— Нет. Что-то с «трансом»…

— «Трансмутация»?

— Трансмудак! Вот кто он.

— Ну и хрен с ним тогда, — сказал Паша, — тоже мне, «Парфюмер».

— Да, и ты не знаешь эти духи, никому не дарил? Это приятно, я думала, я одна такая бескультурная… Да, но тебе не надо жить с этим гадом и вообще выходить замуж, ха-ха… Это у меня смех сквозь слёзы… Он сказал, что это была последняя капля — да, представь себе, последняя была каплей… каких-то сраных духов, ха-ха-ха…

И её матерок Паше что-то вдруг напомнил, старых подруг… то есть не то чтобы он сильно соскучился за эти годы по такому вот… Да нет, за границей всё оказалось не так страшно — как рисовалось тому советскому лётчику из рассказа Пьецуха… который угонял самолёт и вдруг, подлетая к границе… подумал, что он летит туда, где его никто не сможет послать нах… после чего направил свой самолёт в землю.

«Нет-нет, это вообще не в тему воспоминание, — подумал Паша, — не помню, где я тогда взял тот сборник, у Шириных или в Баварской библиотеке… или в Толстовской… но в самолёты такие книги вообще не берут… Запрещено, нельзя…» — и он слушал дальше как бы живую аудиокнигу, тихонько кивая…

— …И — «о чём со мной можно после этого говорить…» Как, знаешь… как будто перемкнуло… Как будто слизал своим бычьим языком с меня вместе с коксом какие-то слои, как на лотерейном билетике, помнишь, такие продавались…

— Ну, там ногтем или ножом, соскабливали… — сказал Паша, прикрывая рукой зевок.

— По крайней мере ногти скотина научилась, живя со мной, подрезать… А до ножей дело не дошло, хотя мне и хотелось иногда его прирезать, на хуй, или отрезать… Слава богу, он не всегда был дома, и у нас был-был такой «шпас» с некоторыми друзьями и подружками, с «путц-фрау», например… Да, я люблю женщин, ты уже понял, наверно… Но и не только…

— Ну да, лучше «bi», чем «nie», — кивнул Паша.

— Ну, это не про меня, ха-ха-ха… У меня это не от недостатка, а от избытка!.. чувств… я так устроена, понял…

— Он был богат?

— И есть! Но мне по условиям контракта — вот что! — она показала Паше дулю. — Да, богатенький буратино… голубых кровей, ха-ха… но и только — кровей, а так не… А жаль, у меня вот подружка вышла за голубого, она ему нужна только для прикрытия, такой постоянный эскорт, ха-ха-ха…

— Странно, — сказал Паша, — кто-то ещё прикрывается… Я думал, что здесь-то это всё уже в прошлом, какие уж там прикрытия, ты была на Мюллерштрассе…

— Ну нет, не все же там на вечернем параде… гордости маршируют, нет-нет… Там такая среда, откуда он родом, болотистая… родственники там, мамаша-папаша, да и вообще, у него типа должность, пиар опять же другой нужен, не голубой и не розовый. Маринке повезло — вообще ни хуя делать не надо, живи себе как морская свинка и песенки пой… Не слышал, как морские свинки поют? Вот так, — и она смешным голоском запела: «Ка-кой чудесный день, ха-ха-а-а…»

— Ну что, ты не хочешь меня поцеловать? — помолчав с минуту, спросила она Пашу. — Чтобы потом не было мучительно обидно.

Паша хотел было тупо переспросить: «Кому?» — но вместо этого… невидимая рука повернула его голову — а до этого он сидел, глядя не на соседку, а на спинку переднего сиденья, уже даже не кивая, а поклёвывая воздух носом… но теперь, как бы проснувшись, приобнял соседку левой рукой за плечи — она слегка наклонилась вперёд — и… начался самый длительный Zungenkuss [53] Французский поцелуй ( нем .). если не в Книге рекордов Гиннесса, то, по крайней мере, в Пашиной жизни.

Да, это был только поцелуй — в чистом виде, ничего кроме поцелуя… На все попытки положить её руку на его пах или наоборот — его правую на её Люсины ручки реагировали твёрдым отпором без слов, только один раз уста разомкнулись, и она сказала: «Давай без рукопашной, ладно? Мы же в самолёте, эйч…»

Еду они полностью отвергли, один раз — жестами, другой раз, оторвавшись от него, она сказала стюардессе:

— Спасибо, мы ничего не хотим.

Он уже почти не удивлялся, что она говорит за него… Ему казалось, что это только начало… Несколько, правда, затянутое во времени… и в пространстве… Под конец ему казалось, что они уже почти как сиамские близнецы… Мелькнула где-то на периферии и его старая знакомая — такса от Парижа до Лондона, только теперь она была — поцелуем от Мюнхена до Москвы…

Да мало ли ещё что у него там мелькало на веках — в воздухе… с учётом того, что он узнал на земле, это было и не так удивительно.