Юрий Колкер: Рассказы разных лет

— Да-да, — подыграл Саня. — «Ты тайным радостям узнала цену, узнала свет: он ставит нам в измену все радости. Измена льстит тебе...» Без любви какие же звуки сладкие и молитвы!

— Я и говорю... Я не против. Стилист так стилист. Он и вправду хорош, это-то и занятно. Умный человек. Теперь вообрази. Мы все молоды. Кругом гегемон. Нас не печатают. Не пущают. А он в толстом журнале сидит. Начальник, значит. В очках. К нему — по имени-отчеству: Марк Антониевич. Но начальник нашего брата не сторонился. Не брезговал. Может, догадывался, что о тебе ученые труды будут писать...

— Ты к делу, отец, — перебил Саня. Было заметно, что он польщен. Но и Боря был доволен: не впадая в хвастовство, напомнил, что ведь и о нем пишу. — Ближе к телу. А то Марина нас без сигарет оставит.

— Ладно. Зашли мы раз в его заведение. Надежды юношей питают. Слово за слово. Конец рабочего дня. Нужно выпить. Начальник не брезгует, он эгалитарист такой, готов пойти в народ. Оказались у нас в коммуналке, но не втроем, а еще с Халидом...

— Драматург, что ли? Который в Калифорнии?

— В ту пору он стихи писал. Как все... На дворе лето, белые ночи. Пока мы решали, как обустроить русскую литературу, водка кончилась. Гольдин говорит: поехали ко мне, у меня семья на даче, а в холодильнике есть кое-что. Жил он, помнится, на Охте. Добрались кое-как, благо недалеко. На общественном транспорте. О такси и думать в ту пору не могли. И вышло, что Гольдин не обманул: есть у него и водка, и даже коньяк. Марина больше коньяк пила...

— Он еще одним нас прельщал: у меня, мол, можно в ванной помыться, — вставила Марина.

— Да, у нас-то в коммуналке ванная была без горячей воды, — продолжал Боря. — В баню ходили... Ну, Охта так Охта... Прелесть была в том, что тут как бы два мира встречались. Сейчас этого уже не понять. Молодым не растолкуешь. Он — там, с бессмертными, с Белинским и Добролюбовым. Дорвался до Гуттенберга. Печатное слово на скрижалях вырезалось. Горлит проходило — и в вечность...

— ... бух! — вовремя подхватил Саня.

— Вот именно... Я, между прочим, всегда поражался. Тут какая-то магия была. Сейчас и смотреть тошно. Мне сочинители свои книжки пихают, а я не беру. Я уже всё прочитал, что мне на роду было написано... А тогда... Сам знаешь. Ну, а с другой стороны — много общего. Заметь: прямо ничего не произносилось, Гольдин держал ухо востро, но было совершенно ясно, что мы с ним по одну сторону баррикады. Мы, кстати, тогда еще и в диссидентах не числились, упирались руками и ногами... Но фигура умолчания в воздухе висела: все понимали, что режим выдохся. Москву — белокочанной называли, в честь тогдашних геронтократов... Словом, все ждали Годо, но на скорый его приход не рассчитывали. И всё это присутствовало в нашей задушевной беседе. Пил Гольдин не хуже нас. О Мандельштаме говорили, о Ходасевиче. Имена, помнишь, были полузапретные. Отвели душу, одним словом. Где-то в третьем часу он нас начал на ночлег устраивать. Квартира была громадная, о трех комнатах... У тебя картошка не сгорит?

Марина отошла к плите и через минуту вернулась со сковородкой.

— Она тогда тоже стихи писала, — кивнул Боря, получая тарелку.

— Как же, — отозвался Саня.

— И вместе мы с нею были относительно недавно... то есть давно, но как раз после одного ее лирического отступления... Ну, улеглись мы у Гольдина. Всё чин чином. Мы с нею, Халид там, а Гольдин — в третьей комнате. Наутро я собрался и ушел рано, я служил в одном апокалиптическом заведении... имечко было зашибись, аббревиатура, звучавшая примерно как Армагеддон. Сейчас уже не помню. Ушел часов в семь. Марина проснулась второй — и вспомнила про ванну. Земля обетованная. Пошла мыться. Вдруг видит: из сортира через стеклянное окно, что под потолком, очки поблескивают. Она на Халида подумала, тот тоже в очках. Он за нею приударял. Но когда вышла, Халид еще храпел. Ладно. Помылась с приключением. А Гольдин весь уже при пиджаке, кофе варит. Дальше пошло прямое обольщение. Сперва порнографический журнал показал. С комментарием. В ту пору за такую литературу сажали не хуже, чем за Гулаг. Марина не клюет. Точнее, говорит, что не клюнула. Тогда... ну, с трех попыток: чем женщину можно взять?

— Рассолом. Опохмелиться предложил, — буркнул Саня.

— И не продолжай. Воображение у тебя воробьиное. Уф, дай с духом собраться... — Боря потянулся к холодильнику.

— Четвертую-то зачем? — спросила Марина. — Может, хватит на сегодня?

— Нет, мать, препятствий не чини, мы с Саней давно не виделись... Может, в последний раз... Откупори-ка, мне что-то не попасть... Давай, отец... да и ты не отставай. Ты же молодая.