Юрий Колкер - Рассказы разных лет

— Разумеется, мы знаем ваше имя и очень ценим ваше участие в британской культуре, мистер Фернандес, — сказал он, усаживаясь. — Правительство намеренно поощрять культурную жизнь общин. Британский совет по культуре всячески способствует этому. Идея современного развитого государства — жизнь общинная, обогащающая традиционную английскую культуру. Британия всегда была многонациональным государством. Представители разных этносов и религий могут и должны продолжать жить здесь в своей естественной языковой и духовной среде под общим колпаком английского языка и британского законодательства…

Хорхе увидел синюю гладь Гуаякильского залива, портовые краны, гигантский танкер с названием, написанным не латиницей, загорелых полуголых мальчишек у причала. Ему десять лет. Он бежит к докам, несет брату Мигелю только что испеченные матерью лепешки и яичницу с курицей…

–… несколько организаций и фондов, которые поддерживают развитие общинной культурной жизни. Вот список. Попробуйте для начала обратиться в El Consejo Latinoamericano. Его почетным президентом является ее королевское высочество принцесса Анна…

Был он в этом совете. И в других тоже. Всё в них замечательно. Люди так по-британски вежливы. Всегда выслушают, войдут в положение. Но странное дело: денег для него почему-то не находится. Может, потому, что он не привык получать, привык зарабатывать. Кропотливым, неблагодарным трудом. Пожалуй, и не нужным никому трудом. Теперь читают по диагонали, через строку…

Если бы в молодости ему сказали, что о нем будут писать энциклопедии… Мог ли он вообразить такое? Не мог и мечтать… Но в университете, пожалуй, стоило взять немецкий язык. Английский в наши дни не профессия. Не научился он жить им, не стал британцем. Созвучия родного языка перевесили музыку чужого. Проклятые рифмы!

«Облако плывет, облако плывет, облако…»

Что бы она сказала, узнав, что я признан? И не только на родине. Шутка ли: бюст! Но и то не забудем: мимо этой бронзы проходят, как если б ее вовсе не было. Сам случайно увидел. Мог и умереть, не узнав. О читателях и говорить нечего. Имени никто не слышал…

Он вернулся к работе, которая не клеилась несколько дней. Писал он о выставке в Национальной портретной галерее. Больше всего его заинтересовал один портрет конца XIX века: молодой человек с нафабренными усами, в военном мундире, худощавый, но явно очень высокий (невероятно длинные ноги), полуразвалясь сидит на диване с сигаретой. На столе — каска с плюмажем, над столом — карта мира (читай: Британской империи, над которой не заходит солнце, — Аден, Индия, Цейлон, Сингапур, Гонконг, Австралия…), на диване — несколько книг — указание не случайное; человек строит планы путешествий. Чудилось в этом военном нечто небританское; видно, оттого, что живописец, Жам Тиссо, был французом, но звали офицера Фредерик Густав Барнаби, и служил он британской короне.

Хорхе писал:

«Acerca del retrato de Frederick Gustavus Burnaby de 28 años, su estatura era de 193 centímetros, y él se consideraba la persona más fuerte en el ejército británico… На портрете Фредерику Густаву Барнаби 28 лет, рост его был 193 сантиметра, и он слыл самым сильным человеком в британской армии. Эту репутацию никто не оспаривал. Да и как было оспаривать? Барнаби шутя мог нести под мышкой пони! Но к этому дело не сводилось. Был он отчаянным авантюристом. Искал опасности. В 1859 году, девятнадцати лет от роду (как раз в год поступления в королевскую конную гвардию), перелетел через Ламанш на весьма примитивном воздушном шаре своей конструкции. Армия была ему тесна. Он с легкостью выучивал языки, обладал даром слова. В Судан, в составе корпуса генерала Гордона, он отправляется в качестве корреспондента Таймса. Как журналист, ездил в Турцию, потом в Хиву, только что захваченную русским генералом Константином Кауфманом. Авантюры более чем дерзкие по тем временам. Русские к себе не пускали, сочли бы Барнаби английским шпионом. А может, он и был им?… Но это позже. На портрете схвачено многое в его характере. В ту пору живописцы работали долго. Думали, изображая. Не оригинальничали, хотели проникнуть в самую суть. И вот — мы словно слышим речь Барнаби: говорит он с необычайной живостью и чуть-чуть свысока… А какого странного был он происхождения! Среди его предков видим итальянцев и евреев…»

В испаноязычных организациях, куда он обращался, он всячески подчеркивал, что хочет не подачки, а работы, и согласен на самую непритязательную. В одном месте за него ухватились. Называлась организация странно: El Contraveneno («Противоядие»). Занималась благотворительностью. И его тут знали как поэта! Нашелся даже томик «Слезного края». Ему приторно льстили; называли не иначе как «наш поэт»; кормили неопределенными обещаниями, звонили домой. Затем дали поручение: расклеить в Сент-Олбансе листовки с приглашением на митинг в пользу палестинских беженцев. С листовки улыбалась актриса Ванесса Редгрейв, снята в окружении жизнерадостной молодежи. Он с готовностью откликнулся. Отчего же помочь тем, кому хуже?