Александр Коперник - Каин Л. Избранное, расширяемое издание

«Мама, знаешь, я никогда не думал, что жизнь так коротка. Здесь жгут письма, потому что доставить их куда бы то ни было — невозможно. Мама, ты знаешь, а ведь все идет так, как и представлялось когда-то. Есть жилье, неплохая работа, есть что есть и с кем поговорить… Рай, а не жизнь».

Человек, отвечающий за доставку, прочитал последние строки и сморщился. Я передал ему листок, и он его сжег. Ну, все, сказал он. Почта закрывается. Спасибо, ответил я.

Всем построиться, заорал чей-то голос. Мы построились и побрели обратно.

С каждым шагом тяжелые кольца впивались в мои щиколотки все сильнее. С каждым шагом, изо дня в день.

Помни, урод: мать никогда, ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае не должна хоронить ребенка, покончившего с собой. Никогда. Никогда. Никогда.

Шагай, тварь. Шагай!

Райад, — говорил Артур, — чушь, потому и в одно слово.

Не может быть жизни после смерти, — говорил Артур, — это глупость и тупиковое заблуждение.

Смерть, — говорил Артур, — это конечная точка, после которой ничего нет.

Артур говорил, что если уж брать бессмертие души за аксиому, то бессмертная душа, после того, как покинет тело, помещается в кинотеатр. Там, в кинотеатре, отличное изображение, прекрасный звук и можно есть попкорн сколько влезет. И в экране вечно идет сериал — интересный, динамичный сюжет, никогда не скучный, уйма персонажей, сменяющих друг друга. Сценаристы не знают усталости и кризиса воображения, они всегда, вечно ухитряются придумывать что-то новое.

Но вот беда — зрителей много, а сериал — один.

Так вышло, — говорил Артур, — что попадешь ты в рай или в ад — не зависит от греховности твоей или праведности.

Вышло так, — говорил Артур, — что это зависит только от того, будет тебе нравиться этот сериал или…

Нет.

Это никак не связано с жизнью. Вкусы, предпочтения, условия существования — все меняется, когда попадаешь в кинотеатр, и видишь начальные титры. Не бывает так, чтобы сериал нравился первые десять серий, а потом надоедал. Так же как невозможно и обратное — сначала скучно, а потом как-то втянулся… Нравится он или нет — становится ясно сразу, с первых кадров, с титров, с музыки за черным еще экраном.

Дай мне тот стакан попкорна, — говорил Артур, — и выключи телефон.

Все равно звонить некому. Здесь… блокируется… сигнал.

У меня был друг. Друг-художник по имени Януш. Друг-художник, который всю жизнь рисовал чудовищ. Чудовищ-не чудовищ, но одно чудовище по праву: деревянную куклу-волчок с двумя лицами. Деревянную куклу-волчок с двумя лицами рисовал мой друг-художник по имени Януш Ключевски. Всю жизнь рисовал ее Януш.

Он жил в пригороде Кракова, в трехэтажном доме советской постройки. Доме, единственном на всей улице имевшем одну дверь на саму улицу. У остальных домов подъезды выходили в другую сторону. И ничего в этом не было странного или неправильного. Улица никогда не видала асфальта. Грязь и слякоть — вот что заполняло эту улицу тогда, когда не заполнял снег.

Януш жил один в одной квартире. В его квартиру вела единственная дверь с улицы. Одна дверь на одну квартиру. Одна дверь на всю улицу. Он жил один, и я ходил к нему в гости.

(На днях я приехал туда, в надежде, что квартира еще свободна. И дверь не заперта, как бывало всегда ранее. Я приехал в надежде; и увидел огромные дома из стекла и бетона. И асфальт между ними. Нет уже дома, и двери, и Януша нет за ней.)

Я однажды спросил его. Я спросил — Януш, почему ты рисуешь куклу с двумя лицами? Почему, Януш? Он ответил, что когда-то прочитал книгу Кена Кизи. В книге Кена Кизи упоминалась автобиография Вуда. Автобиография Роберта Вуда, где тот рассказывал об опиумном видении. В конце видения Вуду явилась кукла цилиндрической формы и с двумя лицами. Кукла, внизу заканчивающаяся острым конусом. Потому — сказал Януш. Потому я и не могу рисовать ничего иного. Не могу. Не могу. Мне надо нарисовать ее так, как надо нарисовать ее.

Януш лукавил. Он мог рисовать другое. Я был у него в гостях и видел в уборной картину. Полотно было закапано водой из бачка, краска слегка оплыла, но картина осталась картиной. Я видел: берег, океан и корабль в океане, недалеко от берега. Людей на берегу, отвернувшихся от океана. Людей на корабле, отвернувшихся от берега. И пробоину в борту корабля (который тонул).

Я взял картину и принес Янушу. Почему — спросил я — они не спасаются? Почему не спасаются люди с корабля?