Джон Барт - Всяко третье размышленье

— Раньше ты так не тревожился, — выговаривает ему супруга, когда он наконец находит ее или пересказывает ей один из таких пугающих снов; сейчас он слышит эти слова, наполовину веселые, наполовину ворчливые, так ясно, точно с ним снова заговорил компьютер/сотовый/все что угодно.

— Это потому, что раньше я не был старпером, — соглашается он, всегда готовый признать, что источник этого по преимуществу умеренного Страха Разлуки кроется, вне всяких сомнений, в его все укрепляющемся осознании тиканья Статистических Часов: большая часть благословенной совместной жизни осталась позади и теперь уж в любой год, в любой семестр (их преподавательская, календарная мерка), в любой, на самом-то деле, день …

Манди?

Его ли голос произносит как бы курсивом милое имя, или голос сотового/компьютера, или никто ничего вслух не говорит, однако следующими курсивными строками в новом, незавершенном покамест произведении Ньюитта — и трудно сказать, завершится ли оно, — будут такие: Притворись, что ты просто хочешь зазвать ее в свой кабинет, чтобы она послушала эту жутковатую Джиннию, — собственно, ты и вправду этого хочешь, — и ступай проверь еще раз каждую комнату квартиры плюс стенные шкафы, балкон, наружный коридор, лестницу до самого первого этажа, гараж, парковку — все, что придумаешь. И, увидев, как она возвращается с пустой мусорной корзинкой или чем угодно в руках, ты ощутишь огромное облегчение и проникнешься сознанием собственной патологической глупости.

Идея недурна. А если я не?..

Что «не»? — не найдешь ее или искать не пойдешь? Давай-ка разнообразия ради представь себе наилучший и наивероятнейший сценарий вместо наихудшего/наиневероятнейшего и просто сядь напечатай еще несколько предложений Дж. И. Ньюитта, может быть в менее параноидальном и заводящем тебя тоне.

«Джинния» — он видит, как она произносит это слово и записывает его (не с помощью еще непривычного нового компьютера, но верным, старым самоструйным пером, — как приятно снова вернуться к нему!). Слово вызывает из памяти не только джиннов/ифритов/маридов «Ночей», но и ее, столь любимое им, давным-давно отринутое второе имя. Аманда Джин Тодд — так назвали ее родители, и хотя ко времени, когда Дж. познакомился с нею, она давно уже отбросила «Джин» (на том основании, что двойные имена наподобие «Барбара Энн», «Сьюзи Мэй» и «Аманда Джин» отдают, на ее вкус, южной деревенщиной), он и до сей поры иногда поддразнивает ее этим именем: «моя чудотворница Джинни» называл он ее в первые их годы, когда одно ее прикосновение доводило его порой до эрекции; или, поглаживая ее по лобковым волосам: «Моя каштановая Джинния». Или же — когда знакомил ее с «Ночами», в переводе которых арабское обозначение этих отвечающих за развитие сюжета духов транслитерировалось по-разному: «Я ДжИН, ты Джинния: Сезам, откройся! — говорю я, и преданный Ифрит твой с радостью войдет в тебя».

И прочее в этом роде. Ах, какие были дни — не то чтобы поздние, нынешние, не сладки, не сочны, не драгоценны. Безнадежно драгоценны — по вышеупомянутым статистическим причинам, — в том-то вся и загвоздка, и почему бы ему не закрыть к чертям собачьим долбаную ручку, не перестать внушать себе или притворяться, будто он слышит голоса, не перестать пугать себя до усеру тем, что его Без-Которой-Никуда отсутствует там, где ей полагается присутствовать в этот час буднего дня, или тем, что отсутствие ее есть Дурной Знак, и просто-напросто пойти ипоискать ее , вместо того чтобы воображать, будто он уже сделал это — и впустую?

— Эй, Манди? Иди сюда, послушай. Манди?

Ты произносишь это вслух или всего лишь записываешь?

Ну-с, разумеется, в кабинете ее нет — стихов в нем Манди не сочиняет, счетов не оплачивает, ремонтников не вызывает и/или следующей поездки Тодд/Ньюиттов на отдых (в Канадские Скалистые горы, насколько он помнит, в августе) не подготавливает. Открыв холодильник, чтобы глотнуть из своей бутылки родниковой воды, Дж. обнаруживает, что ее бутылка — с другой, чтобы не перепутать их, этикеткой, даром что пополняются обе из одной галлонной бутыли, стоящей, пока она не опустеет и не отправится в мусорный бак, на разделочном столе, — отсутствует. Отсутствует и список неотложных дел и покупок, удерживаемый обычно магнитиком на дверце холодильника, а кроме того, исчезли — это он уже специально проверяет — голубые пластиковые пакетики со льдом, хранящиеся на дверной полке все того же холодильника, и маленькая, всегда стоящая в постирочной холодильная камера — и те и другую они, отправляясь за покупками, непременно берут с собой. Стало быть, ясно: машина Манди на ее пронумерованном месте кооперативной стоянки тоже отсутствует, потому что — ну конечно! — у нее какие-то дела в кампусе, в том числе и (как он теперь более или менее припоминает) ленч с тем малым, который после ее ухода на пенсию занял в Стратфордском колледже пост директора «Дома Шекспира». Как же он об этом забыл? Ведь оно, скорее всего, и в его настольном календаре обозначено, а напоминанием Манди его отвлекать не стала, полагая, что он общается с Музой СП Писанины, а не ковыряется во взаимосвязях компьютер/сотовый, и решила прикупить, раз уж ей приходится ехать в город, кое-что в магазинах — обычное домашнее дело, в исполнении коего супруг с неизменным наслаждением ей помогает — то есть с почти неизменным, за вычетом вышеупомянутых «Куда-же-она-подевалась?». И стало быть: угомонись! Не дергайся! И напиши хотя бы одно предложение!