Джон Барт - Всяко третье размышленье

Она наградила его фирменной улыбкой Манди и приветственно подняла свой бокал:

— Вот видишь? Уже становится живенько — и Читатель у тебя на крючке. Lhude sing cuccu!

— На крючке? — запротестовал будущий Автор. — Благодаря такому вот избитому СВУ [73] Используемый Пентагоном акроним, означающий самодельное взрывное устройство, — «Аль-Каида» и другие террористы минируют такими дороги. Не пугать с ВМС (внутриматочной спиралью) — контрацептивом, который женщины поколения Аманды Тодд использовали в их доклимактерические годы, пока не были созданы и пущены в продажу противозачаточные пилюли, Тодд/Ньюиттам оказавшиеся, как еще выяснится, ненужными, — к большому разочарованию, которое постигло обоих в разгар их летней поры. См. ниже. — Прим. ДжИНа. , позаимствованному из слезливого дамского романа? Впрочем, за попытку спасибо.

— Всегда с удовольствием — коим была и почти безухабистая дорога Нашей жизни. Пусть такой и останется.

— Да, за это: Никаких Усложнений Сюжета или Новых Завязок в нашей истории, s.v.р.

Звон пустых бокалов (символика не подразумевается, поверьте).

— Того же и твоему Лету, — желает следом виртуальная муза Джорджа Ирвинга Ньюитта. — Но если ты собираешься включить этот разговор в главу, над которой сейчас работаешь, подумай о замене избитого, позаимствованного из слезливого дамского романа, на cuckoo [74] Помимо «кукушки», это еще и «чокнутый, умалишенный» — откуда и известное гнездо кукушки. , позаимствованного и так далее. Подмигни еще раз Дорогому Читателю.

— Усек. Я думаю?

От нагрева тела расширяются, от охлаждения сжимаются. Хотя все календарные времена года имеют одинаковую продолжительность — три месяца, дни их становятся длиннее по мере того, как зима, прогреваясь, преобразуется в весну, а весна в лето, — то же относится в этом повествовании и к временам жизни. «Зима» Неда Проспера и Джорджа Ньюитта, их детство, продолжалась всего лишь дюжину лет (1930–1942); «Весне» их отрочества и молодого мужания полагалось занять шестнадцать (1943–1959) — с отрочества до конца третьего десятка лет, и в случае Дж. она их заняла. Однако «Лето» полной и более или менее здравой зрелости Рассказчика — с начала четвертого и до завершения шестого его десятка, так ему представляется, — скажем, с 1960-го по 1989-й — оказалось почти в два раза длиннее. Как втиснуть его в короткую главу? — осведомляется он у своей норовистой музы. И что при этом делать с так-и-не-успевшим-расцвесть Недом, не дожившим до того, чтобы прожить ее, но при этом составляющим, как нам дали понять, предмет воспоминаний, кои образует это бессвязное повествование?

Дело сводится, похоже, к тому, осознает проходящий по нему обвиняемый, пока год нашей эры 2008-й приближается к буквальному расцвету его собственной летней поры (то есть к 21 августа, стоящему на пути от июньского солнцеворота к сентябрьскому равноденствию), что мемуаризировать о Неде Проспере больше и нечего — кроме его конца, а пересказ этой огорчительно короткой истории много времени не займет.

В субботу середины июня 1954 года (зашедшая в тупик война в Корее завершилась перемирием, которое разделило страну по 38-й параллели на коммунистическую Северную и демократическую Южную, однако Комитет по антиамериканской деятельности, созданный сенатором Маккарти при палате представителей, так и продолжает охоту за красными ведьмами, и таким преподавателям государственных учебных заведений, как Джордж Ирвинг Ньюитт, читавший вводный курс Литературной Композиции в Маршихоупском университете — на нижнем мэрилендском Восточном берегу, — приходится, скрипя зубами, приносить «клятву ве рности», в коей они отрицают свою прошлую либо нынешнюю принадлежность к коммунистической партии) 24-летний второй лейтенант Эдвард «Нед» Проспер, получивший в армейском Институте иностранных языков отпуск на уик-энд, и некая мисс Люсинда Барнс, молодая штатская сотрудница библиотеки иняза и тогдашняя подруга Н., выехали в ее кремово-зеленом седане «бьюик-спешл» из Монтерея в Нижнюю Калифорнию — на поиски более теплых, нежели местные, волн для серфинга: а в идеале (по более позднему сообщению мисс Барнс) местечка достаточно изолированного для того, чтобы они могли кататься au naturel [75] В натуральном виде — в чем мать родила (фр.). , седлая и волны, и друг, дружку. Где-то южнее Тихуаны им удалось обнаружить адекватно уединенный пляж и предаться тому, что выглядит воспроизведением уже описанного выше, состоявшегося в юго-западной Флориде 1952 года Сверктраха на Весенних Каникулах, однако на сей раз в исполнении всего одной парочки и, стало быть, без обмена партнерами. За употреблением огромного количества текилы, а также травки «Акапулько-голд» и пением (с пародийно армейским воодушевлением) латиноамериканской лирической песни « Lа Сuсагасhа » [76] «Lа cucaracha, lа cucaracha / Ya no puede caminar. / Porque no tiene, рorque le fаlta /Marijuana que fumar». В грубом переводе на язык гринго: «Таракан, таракан / Не может идти дальше, / Потому что у него нет, потому что у него отсутствует / Марихуана, чтобы покурить». — Прим. ДжИНа. состоялся, как и следовало ожидать, голый, пьяный nepenиx сначала на песочке, а потом в воде — последний включал в себя не весьма успешные по причине опьянения двух родов попытки оседлать волны. От таковых парочка вскоре отказалась («по Зрелом Размышлении» Н., как то представляется Дж.) в пользу простого плескания и кувыркания в волнах, от коих в их черед отказалась мисс Барнс, отдавшая предпочтение отключке на одеяле, между тем как ее бой-френд остался в воде. Впоследствии она вспоминала, что слышала, ковыляя по берегу, как он крикнул ей вслед: «Я поплаваю немного и приду к тебе!»