Костас Кодзяс - Забой номер семь

– Завтра парень разбогатеет, – раздался чей-то насмешливый голос.

Выигравший зеленщик бросился разнимать дерущихся. Его оттеснили в сторону. Кто-то вооружился перочинным ножом. Все шумели, ругались, толкали друг друга. Из соседней комнаты прибежал Маньос и прыгнул на стол. Клинок коснулся воротника Клеархоса.

– Все по местам, сволочи! – раздался голос Апостолиса.

В левой руке держа пистолет, он угрожающе размахивал правой с ампутированной кистью. Он скомандовал, чтобы Клеархос отправился в кухню, а сам подошел к посетителю в шляпе набекрень.

– Выкладывай нож, наркоман! Мальчишку знают в заведении. Поделите эти деньги, а остальное он принесет завтра… – Он обратился к Клеархосу: – Завтра? Даешь слово?

– Завтра расплачусь, – сухо ответил тот.

Когда затих шум и возобновилась игра, Клеархос сидел уже на низкой скамеечке рядом со старухой. В его ноги упирались колени девочки, которая читала букварь.

– Де-и. П-е-а-пе-а… – тянула Вула.

– Нет, смотри лучше, в начале еще «и».

– Ах да, бабушка!

– Будешь стараться, станешь хорошей ученицей, – сказала старуха, помешивая в жаровне ореховую скорлупу.

Потом она достала из кармана фартука полотняный мешочек и высыпала немного гашиша, чтобы набить трубки.

– Плохо кушает малышка. Вот дядя будет бранить ее. Будешь бранить ее, дядя?

Клеархос скорчил страшную рожу. Девочка хотела спать. Она отложила букварь и забралась на колени к матери, дремавшей тут же на кухне.

Проходя через спальню, Клеархос увидел Зафириса, продолжавшего стоять в той же позе, прислонившись к стене. Его прищуренные глаза были устремлены на красное дрожащее пламя лампады.

– Дерьмо! – пробормотала проститутка.

Клеархос медленно брел по узким переулкам. Ночь была облачная. В его рваных ботинках хлюпала вода. Бараки, лепившиеся друг к другу, погрузились в глубокий сон. Изредка то в том, то в другом окне мелькал свет ночника. От общественной уборной на углу распространялась удушающая вонь… На кухне в одном из домов что-то жарили. Усталый женский голос затянул грустную народную песню:

Сотириса Хандраса Клеархос нашел в пустой кофейне.

Сотирис, огромного роста, здоровенный, как буйвол, в молодости отличался необыкновенной физической силой. Еще в то время, когда он был связан с бандой Бубукаса, друзья как-то шутки ради предложили ему согнуть толстый гвоздь. Он взял его в руку и сжал так сильно, что лицо и шея от напряжения стали у него красные, как спелый помидор. Но гвоздь поддался.

Однажды ночью во время пожара он руками защитил лицо от огня. Из-за ожогов атрофировались мышцы, и пальцы у него стали скрюченными, как уптицы. Даже рубец на правой щеке и шее, доходивший до волосатой груди, был менее страшным. Сотирис работал на шахте десятником. По окончании вечерней смены он ужинал в ближайшем кабачке, а потом шел в кофейню. Часто, засидевшись допоздна, он оставался один в пустом зале, наблюдая, как официант подметает пол и ставит на место стулья. Он тихонько напевал печальную восточную песню или беседовал с хозяином.

Как только он увидел Клеархоса, лицо его просияло от радости. Так радуются люди при встрече с человеком, от которого могут услышать хотя бы самые незначительные новости о любимой женщине. Он засуетился, подвигая ему стул, и готов был угостить его чем угодно. Клеархос, находившийся еще в возбужденном состоянии, заказал коньяк.

– Давно не видал тебя, Сотирис… Ты что-то не появляешься теперь в нашем доме.

– Да… То есть прохожу иногда мимо, но не заглядываю. Она не говорила тебе, что прогнала меня?

– Нет, но я слышал кое-что от этой потаскухи, жены Николараса. А Фотини… Мне и не к чему с ней разговаривать.

– Как она живет? – жалобным голосом спросил Сотирис.

– Хорошо.

– А дети?

– Хорошо… Знаешь, Сотирис, я хотел…

– Куда она решила перебраться? – перебил его тот. – Каково в прачечной женщине с пятью ребятишками! После пожара я предложил ей: «Переходи, Фотини, ко мне в комнату хоть ради детей, а я буду жить где-нибудь в другом месте».