Костас Кодзяс - Забой номер семь

– Ты, наверно, объелся за обедом. И я от этого страдаю, особенно когда ем фасоль. У меня вздувается живот, потом… – У он стал подробно рассказывать о всех своих ощущениях. – Не пройти ли нам в кабинет? А впрочем, здесь тоже неплохо. Я тебя не отпущу, мы поужинаем вместе – самолет отправляется в десять. Надеюсь добиться отсрочки суда. (Ему предъявили иск за ряд неоплаченных векселей.) Тебе стало лучше? Прекрасно! Возможно, мой старший сын на некоторое время уедет в Америку, да если и останется здесь, толку от него никакого. Он помешан на заумных книгах и звездах, что с ним поделаешь? Из другого сына… ничего не выйдет. Жаль, что Элли не родилась мальчишкой. Я хочу назначить тебя директором компании. Раз уж что решил, тянуть не люблю.

– Меня? – пролепетал Алекос.

– Ты поражен? Но я не дурак, знаю, что ты ждал этого. С прошлого года захаживаешь к крестной, сидишь часами, слушаешь ее болтовню. Только у тебя хватает терпения иметь с ней дело. Но тебе удалось перетянуть ее на свою сторону, и она точит меня, чтобы я помог тебе выйти в люди. Ты вбил себе в голову пробраться в мою семью. Не так ли? Ты не хмурься. Я выкладываю все начистоту. Пойми меня правильно.

– Простите… я должен идти, – проговорил покрасневший Алекос и вскочил.

– Сядь, я еще не кончил. Не так давно у меня начались сильные боли в печени. Врач сказал, что надо сделать анализ. Он предполагает, наверно, что у меня рак. А я не стал ничего делать и больше не пошел к нему. Ну что ж, пока у меня еще есть силы… Если собираешься уходить, тебя никто не держит. Говорю тебе напрямик, Алекос хотел в бешенстве крикнуть ему: «Ну нет, довольно. Мне наплевать, что станет с твоими шахтами, я не нуждаюсь в должности, которую сегодня ты вынужден мне предлагать, и жениться на твоей дочери, этой проститутке, я не желаю». Но так как ему не хватало на это смелости, он молча слушал Фармакиса, подобострастно кивая головой.

– Ты умница. Я никогда не ошибаюсь в оценке людей. Должность директора компании я создал для того, чтобы ее занимал один из Фармакисов. Не знаю, что творится с моими детьми! Элли, овдовев, вышла замуж за мошенника. Чтобы послать его к черту, мы откупились от него золотом. Недавно к ней сватался королевский адъютант, пожилой человек и, кажется, без гроша за душой, но и это большая удача. Не так ли? Но только я, сам не знаю почему, против этого брака. Утром в конторе у меня с ней случайно зашел разговор о тебе. Я понял, что ты ей нравишься, и подумал: «Вот то, что ей надо». – И, не сводя с Алекоса своих кошачьих глаз, он добавил: – Догадываешься, что я имею в виду? Мы рассчитываем все, как лавочники, с карандашом и бумагой в руках. Ведь тут еще другое… самое серьезное. У моей дочери значительное состояние. Господин королевский адъютант собирается продать недвижимость и жить в Каннах. Между нами говоря, он картежник. А компания может попасть в затруднительное положение, и потребуются капиталы. Следует все предвидеть. Состояние Элли будет вложено в мое дело. Ясно, как белый день… Я уговорю ее. Видишь ли, она страшно честолюбива: ей очень хочется стать придворной дамой. Женское общество в Кифисии ей порядком наскучило. Так она говорит. Но в конце концов мы ее уломаем. Если продать один из домов, мы оплатим все долги компании. Позвони ей, она же тебя просила. Хочет просто развлечься с тобой, но мы, в конце концов, ее уломаем.

Выйдя в сад, Алекос увидел издали старшего брата Фармакиса, но сделал вид, что не заметил его, и прибавил шагу. Старик, шедший ему навстречу, остановился и помахал рукой. Подняв воротник габардинового плаща, Алекос свернул к калитке.

Притон Однорукого Апостолиса находился в длинном бараке зa церковью святой Ирины, в одном из самых узких переулков поселка. Он состоял из двух комнат. Первая служила хозяевам спальней. На широкой кровати с медными завитушками спал Апостолис со своей женой, сухопарой сорокалетней женщиной с крестьянским говорком. Весь день жена его работала не покладая рук, а вечером дремала, сидя на стуле, пока не расходились посетители. В эту комнату до глубокой ночи Апостолис носил из кухни зажженные трубки. Трубки изготовляла мать Апостолиса, старуха Панорея, из глиняных копилок и сухого тростника.

Едва темнело, притон наполнялся всяким сбродом. Посетители садились на супружескую кровать, на сундук с приданым, застеленный вязаным деревенским покрывалом, на табуретки и просто на цементный пол. Молча курили крепкий ароматный гашиш. Потом расплачивались и уходили.