Наталия Терентьева - Знак неравенства

— Называйте меня хотя бы Денис, что ли.

— Денис, вы можете говорить абсолютно свободно.

Лора подозвала официанта и попросила его принести бутылку минеральной воды, которая осталась на ее столе.

Денис решил с другой стороны подойти к необходимости произнести самое главное и страшное.

— Я знаю, что это может потребовать очень больших средств. Я… не располагаю неограниченными средствами… и…

— И?..

— Я хотел бы знать… порядок цен.

Лора едва заметно прищурилась.

— Это зависит от услуги, которая вам необходима. От трех до пятнадцати тысяч, в зависимости от сложности, обстоятельств дела и квалификации… м-м-м… сотрудника.

— Плюс конфиденциальность…

— У нас все всегда конфиденциально. — Лора снова улыбнулась. — Разрешите, я вам помогу. Это что-то личное?

Денис, которого несколько часов подряд разрывало от едва сдерживаемого крика «Убить! Убить эту дрянь!», в ответ только кивнул.

Лора отхлебнула мутноватой минеральной воды:

— Понятно.

— Нет, — вдруг сказал Денис. — Непонятно. Мне самому непонятно. Это не то дело. Не надо никого… — ни за пятнадцать тысяч… ни даже за три… Можно по-другому попробовать… Извините, я нервничаю.

Денис вытер матерчатой салфеткой вдруг сильно вспотевший лоб. В голове как будто шевелились острые горячие червячки… «Как это говорит Оксана: да упокой, Спаситель, огненного беса, сидящего у меня изнутря…»

Раньше Дениса всегда смешило это «изнутря». А теперь он три раза повторил про себя эту фразу и, правда, чуть успокоился. А что, собственно, тут такого? Что он так сам себя испугал? Обычное житейское дело, воспетое в мировой литературе. Вон Отелло — чуть ли не положительный герой, по крайней мере — страдающий. Не говоря уж о Гамлете. А что — разве он пальцем никого не тронул, этот рефлексирующий бездельник и мученик? Так и правильно. Око за око. А вторую щеку пусть подставляют уроды, тем более что правой рукой по левой щеке в принципе ударить невозможно. Хорошо. Все хорошо. Мы вообще обойдемся малой кровью. Порол же Эмиль свою жену на восьмом месяце беременности, положив ее на бок. Порол за то, что она заболталась в магазине с подружкой, а он сидел дома и волновался, не случилось ли с ней что. И ничего, все живы остались.

— Простите, Лора, а выполнять… делать это будете — вы?

— Делать это будем — мы . Это такая же маленькая тайна, как и ваша фамилия, Денис… — улыбнулась Лора тонким ненакрашенным ртом, сливающимся с плоским загорелым лицом. — Вы не горячитесь сейчас, отказаться всегда успеете. Начнем с простой услуги, за обычный миротворческий полтинник. Вы мне излагаете суть дела, а я вам предлагаю несколько реальных вариантов… помощи. Идет? Если вас что-то устроит из предложенного, будем говорить дальше.

— Идет, — вздохнул Денис, который уже стал жалеть, что в припадке страха, кажется, поторопился, дернул Женьку, и вот уже влетел на полтинник.

Денис достал из кошелька пятьдесят долларов, и неожиданно к нему вернулось привычное ощущение уверенности и стабильности, которое он всегда испытывал, трогая шершавую поверхность простых, скромных купюр с неярким зеленоватым рисунком и носатыми, вменяемыми президентами.

— Понимаете ли, Лора, одна женщина…

Милый мой, хороший… Когда же ты приедешь? Когда, наконец, наступит это невыносимо далекое — «после праздников»?

Я боюсь… Хватит ли у меня сил… Особенно когда тебя нет. А тебя ведь больше нет со мной, да, Денис? Даже когда ты звонишь и приходишь, ты стал другим, далеким… У тебя такие чужие глаза…

Теперь, конечно, многое изменилось, и я уже не так безоглядно стремлюсь к тебе, как прежде.

Иногда меня пугают твои фантазии, я чувствую в них любопытство к запретному и равнодушие ко мне… Иногда мне кажется, что мы с тобой вот-вот зайдем за ту грань, за которой любви нет, а есть грех, блуд… Какие смешные, устаревшие слова, правда? Я часто слышу их в церкви. Так часто, что стала вдумываться.

Меня не очень волнует христианская схоластика. Я знаю, что есть какой-то высший закон правды и справедливости. И что кусочек этого закона есть в каждой душе. Вернее, не знаю, а верю, хочу в это верить. И если его нарушать, этот таинственный закон, то обязательно будет расплата. И этот кусочек в душе будет гореть и плавиться. А если не нарушать, то расплаты не будет, но и награды особой не жди. Вот и весь мой Бог, моя постмодернистская вера.

Но никакая вера не даст мне ответа на один, очень простой вопрос, который меня все больше волнует. Ответить на него можешь только ты. Но почему-то не хочешь. То есть ты отвечаешь, но какую-то глупость, и я не понимаю, что ты хочешь сказать. А если бы ты мне задал этот же вопрос, я бы тебе просто ответила: «Я тебя люблю».