Севак Арамазд - Армен

Визг тормозов остановившейся рядом машины вывел Армена из оцепенения. Из машины вышла весьма упитанная женщина и, размахивая увесистой кипой газет, направилась к киоску. У нее были крупные некрасивые зубы, толстые губы и узкий лоб, а белокурыми волосами, плоским лицом и маленькими, пепельно-серыми глазками она напоминала какого-то зверька.

— Газету не хочешь купить? — как бы между прочим спросила она уже из окошка киоска, умело и быстро раскладывая периодику. — Сегодняшние, свежие.

Армен повел глазами: рядом никого не было, стало быть, киоскерша обратилась к нему.

— Нет, — ответил, — я газет не читаю.

— А чего так? Грамоте не обучили? — Женщина взглянула на него с любопытством.

Армен промолчал.

Киоскерша достала целлофановый пакет с очищенными жареными семечками и стала горстями бросать их в рот, при этом просыпая часть на газеты.

— И правильно делаешь, — сказала она, быстро-быстро жуя. — Все, что они пишут, — брехня. Вот, например…

— Бедный, бедный человек, — совсем близко послышался вдруг знакомый и приятный голос; удивленно оглянувшись, Армен увидел вчерашнюю большеглазую женщину: страдальчески морща лицо, она смотрела на противоположный тротуар. На той стороне, где начинался Верхний Китак, под фонарем, сжавшись в комок, отрешенно сидел невообразимо худой, похожий на скелет человек в грязной заношенной одежде. Голова откинута, неподвижный взгляд устремлен в пустоту, словно ошеломленный чем-то, человек окаменел, затаив дыхание…

— Двадцать дней как ребенка похоронил, — сокрушенно поведала большеглазая женщина. — Вот у этих фонарей пьяный водитель архитектора наехал на его девочку. И теперь он каждую ночь вот так просиживает, бедняжка; наверное, рассудком тронулся. Говорит, разве я не имею права сидеть на пороге своего дома? Моя девочка вот-вот придет из школы…

— Вот именно, — глубокомысленно отозвалась киоскерша, — сейчас куда ни глянь — одни сумасшедшие. — Она вытерла губы ладонью. — Раньше так не было…

— Ох, мне надо торопиться, а то на работу опоздаю, — сказала большеглазая женщина и, на миг заглянув Армену в глаза, приветливо улыбнулась. — Меня зовут Варди.

— А меня Армен.

— Армен… Красивое имя, — улыбнулась Варди. — Ну хорошо, до свидания, Армен.

— Ваше имя красивее, — не оборачиваясь, чуть с опозданием сказал ей вслед Армен. Он боялся обернуться, чтобы не встретиться взглядом с человеком под фонарем. Ему казалось, что тот пристально смотрит на него…

— Что, понравилась? — выразительно кивнув в сторону удалявшейся Варди, сверкнула глазками киоскерша. — А вкус у тебя ничего. Хотя, по правде говоря, эта тоже сумасшедшая… — Она по одной собрала с газет оброненные семечки и живо отправила их в рот. — А иначе как объяснить, что такая молодая симпатичная девушка всем женихам отказывает, а сама помогает другим смотреть за детьми? Мало ей своей бабки-инвалидки? Да ведь она тоже не здешняя, а пришлая, вроде тебя. Так что вы друг другу подходите… Может, женишься на ней, а мне в честь этого хороший подарок сделаешь, а? — киоскерша, плутовато посмеиваясь, уставилась на Армена. — Потому как эта моя работа — так себе, не бей лежачего…

Армен не ответил. Киоскерша отряхнула платье. Вскоре ее губы сомкнулись, и она, свесив голову на свою необъятную грудь, задремала…

Кончик указательного пальца защекотало. Маленький муравей суетливо ползал возле самого ногтя, что-то искал. Потом остановился, немного подумал и бросился вниз головой в пропасть. В следующее мгновение он оказался у Армена на бедре. Успокоившись, муравей продолжил свое путешествие — к торчащей на горизонте коленке Армена, на вершине которой он снова остановился и погрузился в раздумье. Перед ним открывалась бескрайняя долина — голень Армена, «пересеченная местность», где-то далеко внизу соединявшаяся с неровной почвой башмака, после чего дорога терялась в пыльном утреннем свете…

На земле неровностей было так много, что муравей пропал было из поля зрения, зато потом то и дело мелькал среди мелких камешков и былинок. Немного погодя он появился у газетного киоска и стал карабкаться вверх по стене. Казалось, он вот-вот сорвется вниз, однако, не колеблясь, неутомимо продолжал свое восхождение. Видимо, такого понятия, как «назад», для него не существовало, он знал лишь «вперед», даже если почему-то поворачивал вспять. Муравей добрался со сложенных газетных стопок, ловко взобрался по сгибам на самый верх и наконец вышел на гладкую поверхность. Остановившись возле четвертушки семечка, он стал энергично ощупывать ее усиками, потом обхватил челюстями и с добычей радостно пустился в обратную дорогу, таща на себе груз, многократно превышающий собственный вес. Значит, муравей с самого начала знал, куда и зачем он идет, и ни на минуту не сомневался, что эта вкусная крошка принадлежит ему…