Элизабет Страут - Пребудь со мной

Возможно, она просто плохо его расслышала.

Когда прошла эта зима, неохотно уступив место поздней весне, заметили, что священник выглядит все более и более усталым, так что глаза у него несколько ввалились, придавая ему какой-то туберкулезный вид, к тому же он еще и похудел.

Пришло лето, и священник стал реже приходить в «кофейный час» в комнату для собраний после службы, а когда все-таки появлялся там, высказывал комплименты чуть слишком громким голосом. «Послушай, Пит, — мог сказать он, — великолепный показ слайдов ты позавчера устроил! Миссионерской комиссии здорово повезло, что ты у них есть». Однако в то лето он казался прихожанам большим трактором, которым управляет подросток, и трактор этот словно ехал то вперед, то назад, то сцепление у него вообще не включалось. Когда Скоги Гоуэн сообщил, что священник упоминал о своем желании со временем отправиться на юг — помогать там священникам в работе с цветным народом, некоторые из прихожан почувствовали укол подозрения: а не предательство ли это? Ведь его народ — мы, таково было их умозаключение. Ну, во всяком случае, снова прикатила осень, а об этом его желании более ничего не было слышно, а Кэтрин, к этому времени ставшая решительно похожей на крысенка, начала свое обучение в дошкольной группе. Однако в приходе возникли трещинки неловкости: люди хотели возвращения своего прежнего священника — преподобного Тайлера Кэски.

Дорис Остин хотела его возвращения: она его любила.

И еще она хотела новый орган для церкви. Это вовсе не было нерезонно. Старый орган прослужил уже двадцать четыре года, и, когда Дорис на нем играла, каждая нота выходила из-под ее пальцев с некоторой задержкой, так что прихожане, певшие гимны, часто путались и пели невпопад — одни на такт раньше, другие ждали и отставали на такт. На неделе Дорис часто заходила в церковь поиграть на органе, в надежде встретиться там со священником, как это случалось раньше.

Какую радость доставляла ей мысль, что, пока этот человек молится там, внизу, она здесь, наверху, на хорах, исполняет для него музыку боговдохновенного Иоганна Себастьяна Баха!

Сегодня, выйдя от Джейн Уотсон, где она втайне обрадовалась, услышав о том, что маленькая Кэтрин Кэски заявила: «Я ненавижу Бога!» (а это ужасно, когда дочь священника говорит такие вещи; а сам Тайлер унизил ее, позволив ей сидеть у него в кабинете и рыдать, словно младенец, а с тех пор даже не удосужился ей позвонить!), Дорис отправилась в церковь. Машины священника возле церкви не оказалось, но ведь он иногда ходит в город пешком. Чувствуя себя преступницей, она прокралась по лестнице к его кабинету и обнаружила, что дверь закрыта. Его отсутствие там она восприняла как нарочитое.

В храме она села на последнюю скамью, сложив руки на коленях и поджав под скамью ноги. Порой, когда она молилась здесь в одиночестве, раскрывавшееся перед нею молчание представлялось ей волнующим присутствием Бога. Это чувство могло перерасти в нечто радостное, но в таких случаях ее очень скоро охватывало беспокойство, возбуждение, безмятежность покидала ее, и это чувство вроде бы схлопывалось у нее внутри, будто пузырь, чья хрупкая оболочка отражала тени и свет ее мыслей, неожиданно просто исчез, и тогда настроение у нее портилось: стоило такому случиться, это огромное чувство больше не возвращалось.

Сегодня лицо ее вспыхнуло румянцем при неожиданной мысли о том, что это похоже на секс с Чарли. Как?! Молитва похожа на секс? Дорис Остин неудачница — у нее не получается ни то ни другое; даже в этот момент она глядит на ковер на полу и думает, как прекрасно пропылесосил его Брюс Гилгор, который делает это каждую неделю, и держит эти высоченные окна всегда в чистоте, и с чего вдруг она думает обо всем этом? Но ведь то же самое случается в постели с Чарли. Она начинает думать, что не проверила домашнее задание у одного из детей или правильно ли починили стиральную машину, как раз в то время, когда голова Чарли движется у ее груди, а сама она гладит его спину. Она взяла со скамьи свою сумочку и ушла. На ступенях церкви ей снова вспомнилось, как она рыдала перед Тайлером, как рассказала ему, что ее ударил Чарли, — а он даже не удосужился ей позвонить. Глаза ее снова наполнились слезами, и она сказала: «Будь ты проклят и катись прямо в ад!»

Тайлер сидел, держа на коленях Библию и глядя в окно своего домашнего кабинета. Он рисовал в своем воображении юную невесту Дитриха Бонхёффера, девушку с темными волосами, зачесанными назад и открывающими ее серьезное, умное лицо: как она отважно входит в военную тюрьму, чтобы посетить своего жениха. После смерти Бонхёффера Марта фон Ведемайер отказывалась опубликовать их письма друг другу, и это глубоко трогало Тайлера — она хранила их любовь в тайниках своего сердца. Рассказывали, что, когда она в последний раз виделась с ним в тюрьме, когда надзиратели предупредили, что их время истекло, и повели ее прочь, она вдруг обернулась и с возгласом «Дитрих!» пробежала мимо надзирателей и бросилась Бонхёфферу на шею.