На следующий день Лорэн села в постели и произнесла: «Проклинаю твоего Бога!»
Белл сказала, что пора увозить детей.
Одежки Кэтрин упаковали в небольшой чемоданчик Лорэн. У чемоданчика были кожаные уголки и медная защелка под кожаной ручкой. Вид этого чемоданчика, с которым в минувшие дни приезжала к нему его невеста, в котором были сложены ее изящные и такие дорогие ему вещи и который стоял теперь на кухне, а рядом с ним стояла маленькая Кэтрин, прижимая к себе тряпичную куклу, — вид этого чемоданчика и дочери рядом с ним, подумал вдруг Тайлер, его сейчас доконает.
— Мне надо в туалет, — сказала Кэтрин.
— Иди, — ответила Белл. — Мы подождем.
Но Тайлер пошел следом за дочерью в ванную, прочь из кухни, и помог Кэтрин управиться получше, спустить вельветовые брючки и усесться как следует на унитаз.
— А я уже немножко напустила, — призналась Кэтрин, показывая мокрое пятнышко на красных трусиках, натянувшихся у нее между коленками.
— Ничего, высохнет, — утешил он.
— Папочка, — прошептала Кэтрин, — у тети Белл дома плохо пахнет. Я не хочу туда ехать.
— Это ненадолго. Поможешь ей заботиться о малышке.
— Тетя Белл говорит, не трогай ребенка.
— У Белл сейчас очень много забот, прямо голова трещит. Ты можешь убаюкивать малышку песенкой, когда та становится беспокойной. Ты ведь это умеешь.
На подъездной дорожке Тайлер опустился перед дочерью на колени:
— Папа тебя любит.
— Я хочу повидать мамочку.
Ох, она так старалась не заплакать! Но подбородок у нее дрожал.
— Мамочка сейчас болеет.
— Но ведь она станет удивляться, где я, — молила девочка, теперь уже не сдерживая слез.
Тайлер достал свой платок:
— Сморкайся. — (Она послушно высморкалась.) — Кэтрин, — шепнул он ей, — тебе надо перестать.
— Я хочу повидать мамочку.
Девочка отстранилась от отца и пристально посмотрела ему в глаза. Страх отразился у нее на лице мелкими вспышками дрожи.
— Мамочка хочет, чтобы ты теперь поехала к Белл и вела себя хорошо.
— Тайлер, — предостерегающим тоном произнесла Белл.
Тайлер поднялся на ноги и пристально посмотрел на сестру.
— Белл, — твердо произнес он.
Ему пришлось отдирать Кэтрин от своей ноги, а потом внести ее в машину на руках: по своей воле она туда садиться не хотела.
После смерти жены священника в городе некоторое время побаивались, что он отсюда уедет. Но он из города не уехал. Он взял на некоторое время отпуск, а затем вернулся — вместе с Кэтрин, а заботы о Джинни, объяснил он, пока взяла на себя его мать: она станет привозить малышку к нему в выходные. Тайлер и правда был теперь очень занят, он погрузился в активную деятельность, требовавшую от него поездок по всему штату: различные отделения Общества христианской молодежи Новой Англии, Сообщество духовенства прибрежных городов штата, участие в спецгруппе губернатора по борьбе с бедностью. При такой занятости и беготне горожанам было нелегко улучить момент, чтобы поговорить с ним. Но они понимали. Понимали они и то, почему теперь священник читает с листа свои проповеди, по-прежнему глубоким, низким голосом; он стоял, высокий, широкоплечий, и проповедовал о силе вечной Господней любви, о благоволении Иисуса Христа. Во время «кофейного часа» он ходил по комнате для собраний после службы, кивая то одному, то другому, пожимая руки и улыбаясь, — почти так же, как делал это раньше. Единственной приметой лежавшей на его плечах тяжкой руки трагедии было то, что его дружелюбие стало теперь несколько приглушенным, да еще неожиданное и мимолетное выражение растерянности, возникавшее порой на его лице.
Когда наступил ноябрь того первого года, люди в городке вспоминали: как этот человек умел кататься на коньках! Он двигался по льду, словно в объятиях самого Господа Бога. И правда, вы никогда бы не подумали, что к его ступням что-то прикреплено, вам бы вообще не пришло в голову, что у него есть ноги! Все, что вы могли видеть, была его крупная фигура в длинном пальто, легко двигавшаяся по замерзшему озеру. Когда он проезжал среди играющих детей или мимо державшихся за руки пар, он легко наклонялся то в одну, то в другую сторону, его щиколотки без усилий сближались друг с другом, ступни переступали одна через другую так, будто он просто вышел на прогулку, а ведь он мчался как ветер: о, на него просто загляденье было смотреть, когда он выходил на лед!
Священника тогда часто видели катающимся на озере под вечер или возвращающимся домой почти в сумерках, с коньками, повешенными через шею. Иногда видели, как он стоял, глядя в небо, словно захваченный зрелищем обнаженных ветвей, подсвеченных сзади последним желтым сиянием дня. Старая Берта Бэбкок, как-то остановившая машину, чтобы предложить ему подвезти его домой, весьма удивилась, когда священник сказал ей: «Знаете, Берта, мне представляется, что там, сразу за горизонтом, прямо там, вне пределов досягаемости, за серыми крышами и тьмой, существует некая сфера высокой жизненной активности. — А затем, закрыв лицо руками. — Я порой задаю себе вопрос: неужели мы навеки обречены жить вне милости Господней?»
Читать дальше