Франц Фюман - Избранное

«Горе мне и моему неповиновению, — думал он, дрожа, — если повелитель меня здесь обнаружит. Я дорого заплачу за все!» Он хотел встать на ноги и убежать в лес, но страх удерживал его на месте. «Если Кронос как раз сейчас смотрит вниз, — рассуждал он, — он, может быть, примет меня за поваленное бурей дерево. Если же я начну двигаться, то непременно привлеку его внимание!»

Так что он остался лежать, как лежал, хотя ему было ясно, что до самого вечера он не выдержит.

«Что же мне делать? — раздумывал он, все еще оглушенный. — Лучше бы я остался у Эпиметея, или полетел дальше, на Меркурий, или хотя бы проснулся, когда было еще совсем темно! А сейчас уже занимается утро. Что теперь будет?» И тут наконец он вспомнил о своем искусстве.

«Да я просто дурак, — сказал он себе, — для чего же мне дано умение видеть будущее? В самом деле, это падение совсем сбило меня с толку. Мне стоит только закрыть глаза, и я буду знать, чем все кончится!»

Он быстро смежил веки, и ему предстало окутанное мраком море, берег, темное небо, и больше ничего.

Что это значит? Быть может, это сон?

В растерянности он снова открыл глаза и увидел то же самое море, тот же самый берег, то же самое небо, и, хотя давно уже дрожал от холодной воды и от страха, теперь совсем застыл от парализующего чувства разочарования и покинутости.

«Прежде тоже бывало, что картина вдруг останавливалась, но перед тем я успевал увидеть часть будущего — почему же я теперь ничего не вижу? — в смущении думал он. — Неужто мать Земля снова отняла у меня свой дар? Почему она это сделала, и почему именно теперь, когда он мне нужнее всего? Не хочет ли она тем самым побудить меня к возвращению? Или боится, что повелитель прокрадется за мною следом и найдет маленького Зевса? Но тогда она могла бы предостеречь меня более вразумительно. А может, она сердита на меня за то, что я так долго не навещал ее? Но ведь она сама мне так советовала. Что же мне теперь делать? Не могу же я вечно тут лежать. Если Кронос покинет Чертог, он непременно меня заметит. При его подозрительности он ведь первым делом глядит вниз, на Землю».

Послышался светлый звон — стык между небом и морем, который называют горизонтом, начал алеть. Из пещеры Ночи ко дворцу повелителя выкатили солнечный диск. Близился час — это было известно Прометею, — когда Кронос совершал ежедневный облет Вселенной.

Край тьмы забрезжил желтизной, над водой показалась верхняя округлость солнечного колеса, его макушка, и первый луч света, словно предательски указующий перст, уставился в ослушника. Тот же чувствовал себя так, будто все мирозданье взирает на него с возмущением и жалостью. Последние звезды от него отвернулись; утренние ветры, пробудившись, непрестанно вздыхали «А-ах!», а пена прибоя, разлетавшаяся брызгами от этих вздохов, матово переливалась белым и голубым, как арктический лед. Из темной расщелины, покачиваясь, выпорхнула чайка и заверещала: «На Северный полюс! На Северный полюс!» Остов небесного купола сдвинулся в сторону. Неужто повелитель в гневе выступил из обломков Ночи? Прометея охватил ужас. «Матерь Гея», — шептал он в отчаянии. Голос его потонул в шуме волн, но он не смел говорить громче, дабы ветры не отнесли его слова наверх. Блестя чернотой, как дельфиньи спины, ускользали прочь островки мрака.

От Геи не было ответа.

Он снова закрыл глаза, и снова в образовавшейся темноте ему предстали море, берег и небо, под чей округлый свод только что вкатилось солнце. Это всегда выглядело очень забавно, будто гигантский шар выскакивает из вод, казавшихся неподвижными, но на сей раз остановились не только волны, но и солнце, и порхающая чайка, и вздыхающий ветер. Время снова споткнулось, картины снова становились все более насыщенными, и глаза Прометея снова не выдерживали их напора. Однако на этот раз он решил не сдаваться и прижал веки кулаками. От этого череп его затрещал по всем швам, глазные яблоки заскрипели, будто они сейчас лопнут, и в этот миг нестерпимой муки Прометей заметил между морем и небом собственное свое лицо. Но руки его опустились, глаза раскрылись и, мигая, опять увидели море, небо и берег в розовой свежести утра.

Солнце поднималось. Чайка ковыляла по утесу. Ветер разгонял клочья облаков.

«Что это было? — думал взбудораженный Прометей. — Это же было мое собственное лицо! Что сие означает?»

Он поднялся и сел, забыв всякую осторожность. «Это было мое лицо, — бормотал он, — это было мое лицо. Что хотела Гея мне этим сказать?» Прометей понял, что эта встреча с самим собой была на самом деле посланной ему вестью, от разгадки которой, возможно, зависела его судьба, но это было пока что последней его связной мыслью. Чрезмерное напряжение сил так изнурило его, что мысли не держались в голове, а поскольку страх его улетучился тоже, то какое-то время, подперев голову рукой и почти испытывая чувство избавления, он тихо лежал на омываемом водою розовеющем берегу, над которым властно занимался день.