Франц Фюман - Суд Божий [Das Gottesgericht]

К маю 1943 года рота связи, составлявшая команду телефонно-телеграфного узла в В., уже третий год находилась в опорном пункте на южном берегу Коринфского залива, но до сих пор еще ни разу не имела боевого соприкосновения с партизанами. К югу от побережья Коринфского залива действовали партизаны. Они то и дело перерезали провода, которые вели к узлу, обстреливали направлявшиеся к нему катера, но солдатам узла связи не удалось взять в плен ни одного партизана. Наконец командир роты обер-лейтенант Гольц, решив, что у партизан, вероятно, неподалеку от узла связи, однако вне пределов прямой видимости, есть свой сигнальный пункт на морском берегу, выслал дозор в составе фельдфебеля Г., унтер-офицера В., обер-ефрейтора Б. и радиста А. Дозору было приказано пробыть несколько дней в засаде на берегу, вблизи предполагаемого сигнального пункта. Два дня и три ночи дозор скрывался в расщелине, образованной в прибрежном утесе корнями вековой маслины, но за это время не произошло ничего подозрительного. Наконец на рассвете третьего дня срок, установленный приказом, истек, и фельдфебель дал команду возвращаться, но, когда солдаты, окоченелые и продрогшие, стали выходить из своего логова, им послышался вдалеке хруст песка под ногами. Солдаты замерли, застыли, как неподвижные глыбы, стальные стволы словно вырастали из этих глыб. На мгновение хруст затих, солдаты затаили дыхание; хруст стал громче, с тихим шелестом начали осыпаться камни, и из зарослей смоквы вышел и стал спускаться к морю человек-черная тень в солнечном свете; солдатам была видна лишь его спина.

Тихо, напряженно и тихо — пальцы на спусковых крючках винтовок солдаты вглядывались в человека, который остановился на берегу, метрах в пятидесяти от их укрытия, и посмотрел в воду. Сердца солдат забились сильнее, глаза заблестели.

«Наконец-то нам хоть один попался, — подумал радист А., - а если попался один…»

— Господин обер-лейтенант будет доволен, — тихо сказал унтер-офицер В., - теперь партизанам от нас не уйти.

— Не зря мы тут мучились, — прошептал оберефрейтор Б.

— Тихо! — зашипел на них фельдфебель Г., подкручивая свой огромный бинокль.

Просунув головы между корнями, они следили за черной тенью человека, который неподвижно глядел в воду. Потом он очень медленно повернулся, так что стал виден в профиль, снял куртку и рубаху, нагнулся, связал свои вещи в узел, положил его на камень и начал расшнуровывать ботинки.

— Уплыть собирается, — сказал унтер-офицер В.

— Но тут нигде нет лодки, — сказал радист А.

— Погодите-ка, — начал фельдфебель Г., он осекся, потом снова посмотрел в свой бинокль. — Да это Агамемнон! — проговорил он.

— Так точно, господин фельдфебель, это и впрямь Агамемнон! — отрапортовал А.

— Эта свинья попросту моется, — протянул унтер-офицер В. и сплюнул.

— А мы, выходит, сидим в дерьме, — огорченно сказал обер-ефрейтор Б.

Это и на самом деле был Агамемнон. Высоко засучив брюки, он стоял по колено в воде и мылся.

Ему было запрещено мыться здесь, но он все-таки мылся, потому что наверху, на узле связи, он мыться не мог. Агамемнон был поваром узла связи, а воды там не хватало даже для немецких солдат; он и для кухни не всегда получал достаточно воды. Но вода была нужна не только для стряпни, обер-лейтенант Гольц требовал от Агамемнона строжайшей чистоплотности, вот ему и приходилось мыться на пляже, нарушая приказ, возбранявший вспомогательному персоналу греческого происхождения выходить за территорию узла и в особенности появляться на берегу моря. Агамемнон был вынужден чуть ли не каждый день нарушать запрет, поначалу он делал это со страхом, но до сих пор это сходило ему с рук.

«А чего мне бояться? — думал он. — Меня им подозревать не в чем».

Он покосился на гору, за которой находился узел связи, и с облегчением увидел, что и сегодня все как всегда — только ржаво-красная гора на голубом утреннем небе.

«А чего мне бояться? — снова подумал он. — Я повар. И могу сам о себе сказать — хороший повар. Господин обер-лейтенант очень меня ценит, и солдатам нравится, как я готовлю».

Так он успокаивал сам себя всякий раз, когда пересекал запретный рубеж. Успокаивая себя, он намылил голову, с удовольствием потер ложбинку на шее, бросил мыло на песок, широко расставил ноги, низко нагнулся и окунул голову в воду. Он не закрыл глаз, он любил смотреть под водой. Он увидел на волнистом, матово поблескивающем песчаном дне три круглых золотистых камешка. Они лежали так, что образовывали треугольник. Агамемнон разглядывал камешки и думал, что завтра получит жалованье, сможет купить вина, и улыбался под водой от удовольствия. Ему вдруг вспомнился генерал, которого он видел однажды в Коринфе, — это случилось через несколько дней после того, как немцы заняли город; генерал был весь в золоте, как бог, и его окружал рой людей, украшенных серебряным шитьем.