Григорий Чхартишвили - ОН. Новая японская проза

Зимой сюда мало кто ездит. Лыжники ночуют в отеле у подножия горы, километрах в десяти ниже по склону возле трассы Иваки, ведущей к вершине.

«Мы им автобус для прибытия и отбытия предоставляем, но они все равно не едут. А ехать сюда каких-то пятнадцать минут! Ведь так, а, Кадзама? В автобусном расписании на полстраницы подробная реклама: „Насладитесь отдыхом в Акаю!“ В зале — танцы до упаду, вволю сакэ, хочешь — просто расслабляйся. Все расписано. „Высококлассное заведение отель „Миноя“ — зимой и летом!“» — жалуется хозяин Кадзаме.

У Такэмуры землистый цвет лица, словно у него пошаливает печень. Ему за шестьдесят, он худ, росточку в нем — едва Кадзаме по грудь, черные волосы отвратительно лоснятся. Зато держится даже с какой-то неестественной прямизной. Кадзама поддакивает каждому его слову, а про себя усмехается. Он-то знает, что реклама никуда не годится.

К тому же ее всегда печатают на фоне силуэта танцующей пары. Кадзаме кажется, что вьющееся волнами платье и острые стрелки фрачных брюк отдают дешевкой. Не случайно молодежь, приезжающая кататься на лыжах, никогда сюда не заглядывает. Не помогает и реклама огромного танцзала, площадью аж в 110 цубо, единственного на весь город.

Кадзама достает из источника поспевшие яйца и с силой дует на них. Из горячего пара завиднелась их почерневшая скорлупа. В тех местах, где они касались друг друга, остались светлые пятнышки, похожие на глаз тунца. Хозяйка гостиницы уверяет, что черные яйца варят в здешнем источнике с незапамятных времен. Не снимая рукавиц, он очищает одно яйцо.

Поверх черного свитера со стоячим воротником Кадзама накидывает оранжевую куртку; он смотрится в зеркало шкафчика, приглаживает обеими руками волосы, выбившиеся из-под вязаной шапочки. Физиономия в зеркале, сколько ни всматривайся, вряд ли пристала служащему гостиницы. Он и сам это понимает.

Недаром Такэмура говорит, что у Кадзамы «лицо из номера», намекая на его сходство с тем клиентом их отеля, который лет пятнадцать тому назад покончил с собой прямо в номере, вскрыв себе вены.

— Ну, вылитый ты, Кадзама, и возраста твоего. Он снял комнату на ночь и вид имел такой же поникший. Я еще подумал: странный какой-то. Кажется, он служил в банке провинции Фукуи. Ты похож на него. И твое лицо, когда ты через силу улыбаешься гостям, всегда напоминает мне о том постояльце.

Унылая гримаса сделалась приметой его облика еще со времени службы в рекламном агентстве возле Нихонбаси. Там он «отвечал» за видеоряд и обязан был подбирать на мониторе кинокадры подводного мира для использования в коммерческой рекламе. Общаясь с рекламодателями и телевизионщиками, он даже в интересах дела не баловал их улыбками. Зато смеялся, споря с завотделом, который предлагал пускать избитые «морские» картинки под гитарные аккорды Сеговии. С тех пор и застыла на его лице унылая мина.

— Эй, Кадзама!

Он оборачивается. Ага, сам Такэмура. Стоит у служебного входа, волосы набриолинены.

— Послушай, Кадзама, Саваки отлучился в столовую… Неудобно просить тебя — но не съездишь ли в химчистку Мацубара за моим фраком и платьями жены? Мне, право, неловко… Сегодня приезжают пятьдесят человек из танцевального общества «Сальвия» из Канагава. Такое случается раз в сезон. Будь непременно! Все должно быть в лучшем виде. Прошу не забыть, там два жениных платья — розовое и голубое… Ты уж извини, дружище…

Такэмура никогда не разговаривал на диалекте. Отец Кадзамы уверял, что хозяин запрезирал местный говор после того, как продал часть принадлежавшей ему земли в городе Каминояма и построил в отеле «Миноя» танцзал. «Эта семейка с ума спятила: в нашем захолустье — и вдруг современные танцы! Что-то в этом подозрительное. Зачем? — не понятно! Коли уж продал землю — припрячь денежки… Пока ты жил в Токио, тут у нас мэра выбирали. Так за него ни одна душа не проголосовала», — говорил отец. Сам он сорок пять лет держал в городке лавку, торговавшую соевым творогом, и вел оптовую торговлю с «Миноя».

Кивнув Такэмуре, Кадзама скинул куртку. Интересно, приехали уже постояльцы-танцоры? Господи, какая тоска! Все эти коллективные танцы, ужимки, музыка были ему отвратительны до тошноты. Напялил вязаную шапочку, взял сушившиеся у керосиновой печурки еще влажные рукавицы.

…Из снежной пелены выплывет набитый туристами автобус, верно, токийский или кансайский. Пятьдесят человек разом облачатся в шикарные костюмы и примутся отплясывать современные бальные танцы в зале площадью 110 цубо: вальс и джайв, мамбо, танго, самбу и кубинскую румбу…