Юрий Коротков - Дикая любовь

— Конечно, — он невольно улыбнулся высокопарному обороту.

— Мне необходимо найти адрес в Москве. Не было ли тебе так трудно помочь мне?

Максим посмотрел на часы.

— О’кей, садись, — он протянул ей второй шлем.

Когда они выезжали со школьного двора, на крыльце появилась Галя. Сью помахала ей.

Максим уверенно шел по Садовому, лавируя в плотном потоке машин.

— Адаптировалась у нас? — крикнул он.

— Да, почти совсем уже привыкла… Только безумно сложные отношения. Надо всегда держать что-то в голове перед тем, как сказать, чтобы никого не обидеть… Я теперь не знаю, хорошо ли я похитила тебя у Гали?

— А какие проблемы?

— Но ведь она твоя девочка?

— Да? — развеселился Максим. — Первый раз слышу!

— Она так сказала… А теперь я не понимаю, хорошо ли я тебе это сказала? Безумно сложно!

— Лучше не вникай! — засмеялся Максим.

Остоженка была перекопана, в глубокой траншее виднелись трубы, толстые и тонкие, в прогнившей изоляции, пересекающиеся под прямым углом, будто металлические корни города. Максим и Сью пошли дальше по дощатому тротуару.

— Когда Пра уезжала отсюда, еще не изобрели рефрежерейтс, поэтому мы говорили «ледник». Я уже здесь написала ей, что это называется «холодильник». И еще «пылесос», а не «электрическая метла»… А мой отец долго боролся с Пра, чтобы называть дома «компьютер», а не «счетная машина», — рассказывала Сью. — А у вас говорят много английских слов, где можно сказать по-русски. «Офис», а не «контора», «сейшн», «мэн», «бой», «флэт», «мани»… У нас дома ты платил бы каждую минуту!

Они засмеялись. Со Сью было легко, она весело болтала, размахивая руками, изображая сцены в лицах, и нимало не заботилась, кто и как на нее смотрит.

— Пра была уверена, что у меня не будет преград с языком. И я все понимаю на уроках. Но я ничего не понимаю после уроков! Я целый день думала, что такое «пудрить мозги», — она припудрила воображаемой подушечкой голову. — И еще — «забить стрелку»… Я не понимаю: я слышу, как мама не разрешает мальчику играть около реки и говорит — «Если утонешь, лучше домой не приходи!» Но ведь это невозможно!

Максим снова захохотал.

— Кстати… — Сью вытащила толстую записную книжку. — Что такое «рубит фишку»?

— Ну, значит, кто-то в чем-то хорошо разбирается.

— А почему нельзя так и сказать? — Сью остановилась на мгновение и записала.

— Ого! Целый словарь, — оценил Максим.

— Да, я уже замучила вопросами Галю. Потом я покажу это дома… А здесь, — Сью перелистнула несколько страниц, — слова, которые я совсем не знаю. Что такое «жопа»? — звонко спросила она, так что Максим невольно оглянулся на прохожих.

— Ну… задница, — он хлопнул себя по соответствующему месту. — «Зе эсс», кажется.

— О! — обрадовалась Сью, записывая. — А что такое…

Максим глянул ей через плечо в словарь, на аккуратно выписанные в столбик слова, и торопливо выхватил книжку.

— Ты где все это собрала?

— В лифте и подъезде. Кое-что на слух — тут я могла неточно записать. Поправь, пожалуйста…

— Знаешь, ты только никому не показывай и не говори вслух, ладно? — Максим сунул ей книжку обратно в карман. — А я потом как-нибудь объясню… Тринадцатый, — указал он на номер дома.

— Нет, не он, — Сью расстроенно покачала головой, оглядывая многоэтажный корпус. — Наверное, снесли. Как жалко!

— Подожди. Если сто лет назад дом был номер тринадцать, это не значит, что он и сейчас тринадцатый, — Максим двинулся дальше. — Новые дома шире, значит, домов на улице стало меньше. Значит, номер дома должен быть…

— Вот он! — крикнула Сью и бегом бросилась к двухэтажному особнячку, зажатому между безликих канцелярских коробок. Особняк был на реставрации, от него остались только стены, сквозь оконные проемы видны были горы мусора внутри. — Четыре колонны, львиные головы, а там вензель НФ — это от первого хозяина! — торжествующе указала Сью. — Здесь моя Пра жила свое самое счастливое время. Представляешь, вот эти стены помнят ее, молодую и в шапочке с вуалью!.. Встань туда, пожалуйста, — она достала фотокамеру-«мыльницу».

— Для масштаба? — улыбнулся Максим. Он встал перед домом, сунув руки в карманы, и Сью сфотографировала.

— Эти два окна — здесь была гостиная, — она влезла через окно внутрь дома. — Здесь были старые часы, которые громко звонили, и фисгармония. Пра играла на ней для друзей своего отца… Это комната ее гувернантки, — показалась она в другом окне. — О, это была очень сердитая англичанка, — она втянула щеки, нахмурилась и сделала губы гузкой.