Питер Ватердринкер - Кольцо Либмана

— Kuda? — пролаял тип.

Собака уставилась на меня налитым кровью глазом.

— Туманова, — сказал я. — Соня Туманова.

Мужик, откашлявшись, встал и вместе с собакой на цепи скрылся за дверью. Стальная дверь захлопнулась за ними, словно сейф. Через несколько минут он вернулся в сопровождении черноволосого молодого человека с красивой стрижкой и золотой цепочкой на шее.

— Вам нужна Соня? — на ломаном английском спросил он, бросая на меня быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей.

— Да, — сказал я.

— Зачем?

— По личному делу. У нее осталась одна моя вещь.

— Когда вы с ней познакомились?

— Ах, уже месяца полтора назад.

— Через какую фирму?

Я назвал: «Петербургские сновидения». Плейбой задумчиво покусал нижнюю губу, еще раз окинул меня взглядом и исчез. Прошло несколько минут, и передо мной появилась кругленькая блондинка с лицом белым как мел и красными сонными глазами — по всей видимости, она только что выбралась из пуховиков и перин. На ее плечи был накинут меховой воротник. Она остановилась в дверях, дрожа от холода.

— What do you want? I work only in evening… [49] Что вы хотите? Я работаю только вечером… (англ. )

— Соня, — произнес я по-английски. — Я ищу Соню Туманову.

— Я Соня Туманова, — тявкнула женщина.

Она никак не могла взять в толк, чего мне от нее надо. Она меня не знала. «Или может быть, вы с группой финских парней были вчера в „The golden Dolls“?»

Я что-то пробормотал, что-то вроде excuse me very much. [50] Прошу прощения (англ.). Произошла ошибка! Но как это могло случиться? Парень с красивой стрижкой бросил зашипевший окурок в снег и приготовился помочиться. «Проваливай, да поживей!» Он что-то пролаял, обращаясь к овчарке; загремела цепь, но меня уже и след простыл…

— Надо же, совпадение, — тяжело вздохнула Ира, когда вечером я рассказал ей этот случай. — Правда, в Санкт-Петербурге полным-полно девушек с таким именем, это самое что ни на есть обычное имя. Сонь Тумановых у нас хватит на целый сиротский приют.

Меня охватило отчаяние, я просто ошалел от страха и ярости. Я забарабанил кулаком по стене, мое тело трясло как после удара молнии. Мне никогда уже не найти того кольца, я это точно знаю. Эва со мной за это жестоко рассчитается. Я ее заложник, простая щепка, которую подхватил прибой ее отлетевшей, но все еще живой души… Какой смысл мне жить? Хоп, нырнул в прорубь — и готово… Растворился в природе… И все просто… Либо веревка, испытанный метод Либманов, старинный рецепт… О да, сделать это очень просто, и…

— Успокойся, пожалуйста, успокойся… — Ира, в своем халатике, дрожала как струна. Она собиралась заварить мне чай. «Ты хочешь чаю?» Она на минуту исчезла и вскоре вернулась с дымящейся кружкой. — «Ладно, выпей сначала вот это. Здесь мед, ромашка и еще кое-что. Побудь пока у себя в комнате. А через полчаса приходи. Я должна вначале все приготовить. Попробуем снять заклятье ласточкиного гнезда. Согласен?»

На ее лице появился янтарный отблеск. Она выдвинула из шкафа нижний ящик и пробормотала: «Я постараюсь обратиться к силе шамана. Это опасно, но я не могу больше смотреть на твои страдания… Они слишком глубоко укоренились в твоей душе… Ах, только бы мне хватило свечей… Но вначале, голубчик, выпей чаю».

Прежде чем зажечь свечи, Ира убедилась в том, что за дверью не прячется никто из соседей, кто-нибудь из тех, с кем мы вместе пользуемся туалетом, небольшой кухней и поросшей красной плесенью ванной. Кто-то из этих людей уже несколько часов кряду кипятил на плите чан с бельем. Из-за этого квартиру заполнил трупный запах, и у меня начались тошнота и головная боль. Но Ира советовала мне мужаться. Быть настоящим мужчиной!

— Они кошмарно любопытные, — сказала она, бросая в последний раз косой взгляд в коридор. — Если эта сволочь Лиза Уткова узнает, что ты не латыш, а настоящий иностранец, она сразу натравит на меня милицию. Я уверена. По-моему, она уже что-то заподозрила. Поэтому я уже которую неделю молчу, закрываю глаза на то, что она ворует мой сахар.

На улице, медленно кружась, падал снег. В иссиня-черной ночи глянцевито сверкали снежинки. Ира задернула шторы и прошлась зажженной спичкой по свечам. От запаха серы у меня защипало в глазах. Столик, за которым я сидел, был покрыт папирусом, — весь в магических символах, цифрах и латинских буквах в полукружиях. На самой его середине — закопченное блюдечко, на нем Ира процарапала ногтем стрелку. Когда комната, подобно люксембургской часовне, вся заполнилась пламенем свечей, она мягко опустилась рядом со мной, закрыла глаза и низким голосом начала бормотать что-то на иностранном языке.