Питер Ватердринкер - Кольцо Либмана

Рассказ психически неуравновешенного эротомана Йоханнеса Либмана (1945–1998), который я представляю вниманию благожелательного читателя, является целиком вымышленным. А посему ни лица, ни ситуации, ни даже места описываемых событий никоим образом не должны давать повода к каким бы то ни было правовым рекламациям.

Все произошедшее с Йоханнесом Либманом — фиктивная история. Любые точки соприкосновения между книгой и реальностью основываются на чистой случайности.

Вот сейчас, еще один миг, и все произойдет. Вращающееся зеркало с уродливыми серебряными стаканчиками по краям; кривая ухмылка толстой цыганки, позвякивающей монетами и слизывающей с усов размазанную губную помаду — такой мне рисуется жизнь.

Вы ведь понимаете, о чем я? Гульдены, франки, рубли (кто бы мог подумать, что мне, Йоханнесу Либману, однажды придется вести речь про рубли?) Швыряешь монетку в щель, и, откуда ни возьмись, выскакивает механическая рука. Выброшенные зря деньги, разумеется, ведь я никогда ничего не выиграл. Ни кубика для настольной игры, ни простой точилки. Ничего. Я ненавижу ярмарки, был на них за всю свою взрослую жизнь раза три, не больше. Когда еще были живы моя жена и Мира. А сейчас я повторил это слово уже — дайте сосчитать — семь раз. Странное занятие, это писательство!

Только что ко мне сюда, в 961-й номер постучали, четырьмя костяшками пальцев, и я подумал, ну вот, это опять одна из них… Нет, для девиц еще слишком рано: сейчас на улице отполированный, залитым жемчужно-серым светом осенним день, и в нем гудит разноликая толпа, дребезжат трамваи, шуршат по мокрой мостовой автомобили.

— Кто там? — хрипло спросил я по-немецки, ведь моя бабушка с отцовской стороны родом из Кельна в ту пору, когда я еще работал, мне это здорово помогало.

— Кто там? — крикнул я вторично, когда все звуки за дверью почему-то вдруг разом стихли.

Потом затренькал телефон, этакая смешная вещица — подобного оттенка красного мне в жизни видеть не приходилось (до того, как я попал сюда, разумеется).

— Господин Либман, — я сейчас же узнал мелодичный голос дежурной по этажу. — Сколько вы еще планируете у нас пробыть?

Хороший вопрос! Сколько я планирую здесь пробыть?

— Господин Либман?

Я ведь уже говорил: неопределенное время. Я же не мальчишка какой, я ведь в конце концов гость? Но, судя по всему, они здесь в этой стране, в этом городе, наконец, в этой гостинице рассуждают иначе. Как платежеспособному туристу вам здесь не дают покою. Я не говорю уже про ночной стук в дверь, про то, каким странным взглядом провожают вас портье и уборщицы. Они, кстати, начинают узнавать меня в лицо, и я их тоже.

— Неопределенное время, — ответил я на том языке, на котором моя милая матушка не советовала мне говорить дома.

Впрочем, Германия — это важнейший торговый партнер моего народа, этого племени болотных крыс, и знание языка Ницше мне здорово помогло. «Ueber allen Gipfeln ist Ruh!» [1] «Горные вершины спят во тьме ночной!» (нем.) — перевод М. Лермонтова стихотворения И. Гете. Это ведь, кстати, еще Гете сказал.

«Хорошо, — продолжала она, — тогда к вам скоро придут чинить кран в ванной. Может быть, вы на часок выйдете прогуляться? Вы ведь уже давно сидите взаперти. Почему бы вам не пойти осмотреть красивый город?»

И она снова начала про Летний сад, про Зимний дворец и крепость. И чего так беспокоится эта особа? То есть я хочу сказать — не сидели же мы с ней в школе за одной партой? Этого и быть не могло, для этого она слишком молода. Ее зовут Ира с чем-то типа «…овна» на конце. Я думаю, ей нет еще и сорока. Ведь если тебе самому пятьдесят три, сорок лет — вполне нормальный возраст, впрочем, речь сейчас не об этом. Для человека, выдающего ключи в обмен на карточку и наоборот, она достаточно хорошо говорит по-немецки, даже необыкновенно хорошо.