Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

Но недолюбливала Соня с тех пор парня, при каждом удобном случае старалась насолить Косте Волнорезову. Однако в торговле осторожнее стала.

Очень любит Соня деревенских ребятишек. И любовь эта не показная. Есть у нее список всех мальчишек и девчонок, помечен в этом списке день рождения каждого. В больших семьях даже отец с матерью не всегда упомнят, кто когда родился, а Соня знает. Приготовит она подарок: конфеты, игрушки или книжки, и отнесет имениннику прямо домой или к себе пригласит. И тогда маленькие гости рассядутся за столом, чаевничают важно. А на столе Соней разные сладости расставлены – компоты, печенье, варенье и, конечно, конфеты. Радости ребячьей нет края. Танцуют, пляшут, поют. Глядит Соня на веселье ребячье и забывает о себе.

Хоть и не старая, тридцать лет всего недавно исполнилось, полный в доме достаток, но считает Соня прожитую жизнь неудачной. Мужа она не любила. Работал ее Арон тоже по торговой части. Вел приемку ягод и кедрового ореха. В путину заведовал артельным рыбозасольным пунктом. Имелась у Арона слабость: любил тихими вечерами сиживать с удочкой на берегу Югана. Очень уважал окуневую уху, которую именовал щербой. Перед щербой обычно пропускал стаканчик водки, а потом на сытый желудок любил полежать под марлевым пологом, на звезды поглядеть, помечтать. В большие праздники надевал военный китель и медали – бывший фронтовик! Таким он и остался в памяти ребятишек, которых нередко брал с собой на окуневую рыбалку. А погиб он нелепо. Известно улангаевцам только, что нашли Арона за десять верст от деревни рыбаки: прибило вспученное тело к берегу.

Соня – женщина стройная в талии. Упругая, как пружина. А уж походочка! Пойдет по улице, будто под коромыслом с полными ведрами. Русая косища не приплетенная, своя. И так эта коса к походке Сониной идет – играет распущенным кончиком от одного литого бедра к другому. Выворачивают шеи мужики, глядючи вслед продавщице. Из себя выходят от ревности сторожкие жены.

На здоровье свое Соня не жаловалась, но последние дни пасмурно стало у нее на душе, поясница побаливала. В конце весны завоз товаров на зиму был. Где мешок поправит Соня, где ящик подвинет – надорвалась, видно. Решила идти в субботу к Андронихе. Выслушала Сонину жалобу бабка Андрониха, покачала головой:

– Помять тебя надо в баньке. До заката солнца приходи. И бутылочку не забудь для пользы дела…

– Коньяк, бабуся, сгодится?

– Можно и на ем развести настой кореньев аира болотного, – быстро согласилась знахарка.

Баня у Андронихи на отшибе. Ветхая баня, по-черному топится. Крыша пологая, земляная, пучится летом высоченной лебедой. Двери низкие, щелястые, тряпьем проконопачены. А окно четырехклеточное, светлое. В вечернее время солнечные зайчики веселыми гостями сидят на прокопченных стенах с густыми потеками выступившей золотистой смолы.

У бабки Андронихи лечились и лечатся не только улангаевские бабы. Слава о ней, притом добрая, идет далеко по юганским деревням. Берет плату Андрониха только в том случае, если лечение получается успешным. В этом большая дальновидность бабкина: выздоровевшая женщина не забудет при надобности указать адресок своей исцелительницы.

В хорошо протопленной бане лежит на широкой лавке Соня. В мыльной пене утонула. Руки старухи успокаивающе скользят по упругому телу, мнут его, гладят, и неторопливый голос вселяет уверенность.

– Еще немножечко потру… Все как рукой снимет… С недельку попьешь аирного настоя, мигом все пройдет… А главная твоя болезнь, Сонюшка, другая… Надо мужика тебе. Вредно, девонька, терпеть… Супротив естества идти…

– Да я и не против, – откровенно призналась Соня, – только, бабуся, разговоров людских боюсь. Так ведь не получится, что никто ничего не узнает. В нашей деревне каждая душа на глазах… – она помолчала и добавила: – Все я жду, жду и думаю: вдруг попадется хороший человек, замуж выйду. Вот и терплю, худой славы не хочу.

– Уходят годы, девонька. Об этом подумай наперед, – гнет свое знахарка, обливая теплой водой из деревянной шайки Соню. – А теперь настоя прими, в рюмочку тебе, красавица, налила…

– Спасибо, бабуся, – принимая старухино лекарство, поблагодарила Соня.

– Когда по нутру приятность пойдет, скажешь. Еще потру немного. – И опять за свое принимается Андрониха: – Я тебе вот что скажу: разве можно терпеть бабе в таком бешеном соку? Отчего, думаешь, Волнорезиха померла? От терпежа нашего, женского, сердце ее хрумкнуло. Вон сколь лет без мужика промаялась… А в сырой земле-матушке все бабы равны. Что крутлявые, что честные…