Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

Председатель тяжело вздохнул:

– Хорошо бы, если такое случилось… Знаю. Только не иметь нашей артели самолета.

– Ну хотя бы аэросани купи или вездеход. Тогда один Илья обеспечит ферму лосятиной и рыбой из таежных озер.

– Если бы мне таких, как ты да Илья, человек пяток… – мечтательно пробормотал председатель.

– Да что ты в нас особенного нашел, вот чудак?! – покачал головой Костя. – Заинтересуй людей, в каждом найдется живая струнка.

Они надолго замолчали.

Уходил председатель от Кости под утро. Говорливой и мечтательной была эта ночь у друзей. Шел Александр, слегка прихрамывая на протез. Глядел по-хозяйски по сторонам. Верил: добьется своего, осуществит планы и мечты, не дающие ему покоя.

Привез Андрей Тамиле из Медвежьего Мыса новенькую гитару, очень обрадовал цыганочку, а Югана долго рассматривала покупку, трогала пальцем струны, прислушивалась, как звенят, и, наконец, вынув трубку и набивая ее табаком, сказала:

– Красивое крепким не бывает. Проволочки запасные есть?

– Купил, Югана, и струны.

– Табунятся вечерами на берегу девки с балалайкой. Надо купить Тамиле гармошку. Ни у кого нет гармошки в Улангае.

– Бабушка, а на гармошке я не умею.

– Лара сказала Югане: «Будь матерью Тамиле».

– Прости, Югана. Я буду звать тебя мамой.

– А на гармошке кого там уметь? Тяни туда-сюда, тыкай в пуговки пальцем – сама гармошка играть станет.

– Мама на аккордеоне хорошо играла и меня научила. Продали, когда она болела.

– Кто такой кардион?

– Это большая гармошка, – пояснила Тамила.

– Раз большая, громко петь должна. Купить надо…

После ужина Андрей выстругивал новое черемуховое весло, а Югана сидела на низеньком чурбаке, прислонившись спиной к старому обласку с пробитым днищем, держала трубку в руке, задумчиво смотрела на языки огня и пела тихим однотонным голосом.

– О чем поет Югана? – спросила Андрея цыганочка.

– Поет она, Тамила, о том, что щука плещется в реке, с окунем играет, что у потухшего костра молодой охотник девушку ласкает.

Тамила сбегала за гитарой, примостилась возле Юганы, тронула струны. Сначала тихо. Потом ударила лихо – и полились ручьи, заворковали сказочные птицы. Морщинистое лицо эвенкийки просветлело. Застыл в руках Андрея легкий рыбацкий топорик, забыто недоделанное весло.

Югана одобрительно кивала головой певунье, слушала Тамилу и думала: «Эта девочка – дочь другого народа. У них тоже красивые песни. Как у эвенков. Темнолицые люди. Как эвенки. Любят реки, леса. Они тоже люди большой тропы».

– Мама, что тебе спеть?

Югана смотрела на костер. Молчала.

– Она любит грустные, – подсказал Андрей.

– Будут и грустные сейчас.

Неторопливо перебирая струны, снова запела Тамила.

Пела Тамила в полный голос, сразу вслед за мелодией складывая слова песни, а сама пристально смотрела на Андрея. Вечернее приглушенное эхо разносило Тамилины песни над мучпарским берегом, и замирали они вдали, возле водотопных островов, глохли в густой молодой листве тальников.

Югана подслеповато щурилась на закатное светило. Покачиваясь из стороны в сторону, не выпуская трубки из зубов, она хранила забытую улыбку на морщинистом своем лице, словно оставленный луч ушедшего солнца.

Дед Чарымов сидел чуть сгорбившись у открытого окна и наматывал нитки на деревянную иглицу – собирался чинить плавежную муксунью сеть, с которой каждую осень выезжал на Обь за осетром, нельмой и сырком. Порвал он плавежку, попав на подводную карчу. Сеть развешена во всю избу, прихвачена верхней тетивой за гвозди, вбитые в матку. Весна. Сеть чинить не к спеху, но смолоду такой обычай у старика: не любит сидеть без дела. А главное – душа на месте, когда знаешь, что ловушка справна.

– Мать! – крикнул старик жене, присматриваясь к молодой женщине, которая шла к дому. – Эш ты, Лена Александровна к нам спешит. Ну-ка, зыркни, у тебя глаза моложе. Нешто обознался?

– Она, старик! Ой, господи, да убирай ты свою рухлядь. Человеку не пролезти.

– Тебе бы все порядочки да грядочки. Не снеслась, а закудахтала, – беззлобно, ворча по привычке, бормотал старик, снимая и складывая сеть. – Открой дверь да встреть доктора. У тебя в сенках сам архангел заблудится.

– Можно к вам? – раздался звонкий голос докторши…

– А к нам когда не можно?

– Здравствуйте, Галина Трофимовна. Здравствуйте, Михаил Гаврилович.