Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

Четыре дня Югана с Андреем наводили в бакенской избушке порядок. Побелили стены, потолок, выскоблили до желтизны пол из кедровых плах. В полдень повесила Югана на окна цветастые занавески и принялась раскладывать привезенные вещи. Одежду развешивала на гвозди, вбитые в стену у порога, посуду разложила на полках близ печи. Вдруг вспомнила эвенкийка, что забыла прихватить с собой Тугэта – бога Огня и Удачи.

Несколько вечеров потратила Югана, вырезая нового божка. Но Андрей забраковал ее работу и сделал божка сам. Красивый получился Тугэт: в одной руке держит пальму, в другой факел; лицо доброе.

Вечером Андрей с Юганой сидели у костра. В котле варилась окуневая уха. Дымок стлался по воде. Андрей смотрел на пушистый дымный хвост и думал о незаконченной картине.

Низко шли косяками перелетные птицы. Берега, поизрезанные ручьями, подсыхали и дышали прозрачной дымкой. В тенистых низинах еще держался рыхлый крупнистый снег. На Югане был в разгаре ледолом – кряхтели льдины, шуршала шуга, оседала на берег рубленым, колотым хрусталем. Медноствольные сосны над крутояром жирно лоснились под солнцем, блестели живицей. Лохматил кедрач шалый теплый южак. Поразило Андрея, что не может он все окружающее сейчас представить в красках. Нет, скорее мысленно-то может представить, а не под силу воображению его перенести пейзаж на полотно во всех мельчайших оттенках…

Солнце шло на закат. Андрей разглядывал далекий горизонт, и вдруг случайно на глаза попала милая женщина. Нет, не на далеком горизонте, а метрах в двухстах, на другой стороне берега. Он присмотрелся. Женщина обняла березу и манила рукой Андрея.

– Лена! Иду! – крикнул он и кинулся к воде.

– Шаман, это дух мертвой женщины тебя зовет! Вернись, Шаман! – остановила его эвенкийка. – Это березы…

Сидел дед Чарымов на носу старого неводника, который одичалые весенние волны засосали в песок. Верой послужил когда-то неводник Косте с Ильей.

Грустные глаза у старика. Смотрит он на береговую подкову, к которой жмутся самоходные баржи, буксирные катера, паузки, лодки и обласки. Плывут по Югану куда-то в верховье большие посудины, везут тракторы, другие разные машины. Старик внимательно разглядывает и диковинную плавучую буровую вышку, только что приведенную буксиром на отстой к береговой низине.

– Эге-гей! Начальник! – крикнул Чарымов, заметив Геннадия Яковлевича, который спрыгнул на берег с причалившегося выездного катера.

– Здорово, батя!

– Доброй радости тебе, – пожимая руку Геннадию Яковлевичу, ответил старик.

– Чего, брат, тоскуешь? Смотри, кипит, шумит Улангай!

– Пойдем, парень, на минутку ко мне.

– Некогда, батя…

– Дело у меня. Пошли, пообедаешь. За столом и поговорим.

Геннадий Яковлевич поглядел на часы.

– Ну, разве на полчаса… – сказал он, соглашаясь. – Большие дела разворачиваются на Вас-Югане, и, сам понимаешь, теперь времени на отдых совсем мало остается…

Дед Чарымов сочувственно покивал головой, кряхтя спустился с неводника на берег и медленно пошел по тропинке к своей избе, пропустив вперед Геннадия Яковлевича.

Старик с Геннадием Яковлевичем отведали крепкой настойки и принялись за жареных язей, которые старуха принесла на большой почерневшей сковороде.

Отобедали дед Чарымов с начальником нефтеразведки.

– А ну, пойдем со мной, – сказал Обручев. – Покажу я тебе, деда, кое-что.

Привел начальник нефтеразведки старика на окраину деревни. Туда, где у берега реки, среди берез, раскинулось около десятка больших палаток. Девушки и юноши купались, загорали на песчаном мысу.

– Студенты прибыли… – спокойно сказал Чарымов, как бы давая понять: чего, мол, тут удивительного.

– Ты погоди, дед. Не торопись, послушай, – остановил его Геннадий Яковлевич. – Дал я им после-дороги два дня на отдых. А потом будет строить молодежь столовую, детсад и пекарню. Ребята мастеровые прибыли к нам. Есть среди них плотники, каменщики, шофера, трактористы. В машинах толк знают.

Старик как-то неопределенно покачал головой и сказал:

– Широко шагнешь – штаны порвешь. Доведется после них моим старичкам плотничкам перестраивать все, огрехи заделывать…

– Не придется, батя! Они, знаешь… – и, не досказав, Геннадий Яковлевич хитро глянул на старика: – А ну, посмотрим, что это у них на большом фанерном щите разрисовано и прибито к красному столбу…

Чарымов опешил, когда разглядел щит повнимательней. Крупными буквами на куске фанеры было написано: