Михаил Гиголашвили - Тайнопись

Негры-офени заняты продажей всякой дряни, носят на головах ящики с псевдо-гуччи, лже-вранглером и туфта-ролексами. Натаскавшись со своим жухлым скорбным скарбом, они собираются под большой пальмой и лепечут о своем. Им загорать не надо, и так черные.

Стволы у пальм — точно слоновьи ноги, будто обернуты плетеными циновками, перепоясаны волосатыми ремнями. Пальма генетически знает, что человеку нужна тень. Негры-лентяи собираются под её стволом и лопочут между собой. А нога пальмы покачивается, трясет листьями — рада, что пригодилась хоть этим разносчикам барахла и бактерий.

День начался. Барыги с мешками, полными «Босса» и «Лакосты», потянулись вдоль пляжа. Два капричоса уже роются в мусоре. Один — низкий, хромой, вровень с урной. Вылитый Пикассо в кепке. Другой — высокий, желчный, загорелый Дон-Кихот. Ему легко заглядывать в урны. Он уже допивает молоко из пакета и закусывает огрызком булки. А Пикассо в кепке тщетно вертит плоской головой — он еще ничего не нашел себе на завтрак.

В Барселоне на главном бульваре — толпа со всего света. Шуты и клоуны вертятся среди туристов. Вот маскообразный белый живой манекен сидит на золотом унитазе, откуда время от времени доносится урчанье воды. Восторг зевак. Дудит в берцовую кость абориген, похожий на одетого в джинсы орангутанга. Он воет заунывно, как на похоронах, постукивая об асфальт камнем в такт неизвестному ритму, хранимому в закоулках сумчатой души. Какие-то подсолнухи на ходулях танцуют твист. Шустрые азиаты играют на банках с водой. Факиры лопают огонь и плюются серой.

Дома барселонских богачей — в мозаике, резьбе, скульптурах и инкрустациях, с балкончиками и щедрой позолотой. Много узорных решеток, скульптур, мраморных вставок, врезок, колонн, перемычек. Странные, удивительные строения, поражают силой камня. На площади — статуя Командора, открывшего секрет земного шара. Он указывает вечным пальцем: «Двигаясь на запад, попадешь на восток. Двигаясь на восток, попадешь на запад». Под его чугунной рукой продают попугаев, черепах, варанов, канареек. Художники вырезают профили, пишут анфасьг. Кто-то плетет африканские косы. Танцуют фламенко, бьют чечетку, вертятся колесом.

Одна пожилая женщина в плаще-болонье наяривает на аккордеоне «Катюшу». Лицо родной, советское. Между песнями спросил у болоньи:

— Откуда, родная?

— Из Воронежа.

— Каким ветром?

— Дочка замужем была, да муж выгнал. Вот и побираемся, — она честно посмотрела на меня.

Дал ей денег:

— «Сулико» можешь сыграть?»

Понимающе хмыкнув, она поправила баян и громко объявила, удивляя посетителей кафе:

— Посвящается Иосифу Виссарионовичу Сталину! Любимая песня вождя мирового пролетариата и грозы империалистов, чтоб им всем пусто было! — добавила она тише и потом долго и неумело играла «Сулико», перемежая её «Подмосковными вечерами» — очевидно, вождь их тоже любил.

Два колумбийца, фиолетовые от крэга и кокаина, не обращая внимания на толпу, судорожно орут друг на друга. И толпа не обращает на них внимания — плывет себе дальше. Где ты был секунду назад — тебя уже никогда не будет. И секунды этой тоже не будет. Но толпа упорно оставляет невидимые следы, которые бог, подсолив ночью моря и подгорчив океаны, уберет под утро небесными граблями, тщетно заботясь о своих глупых детях.

Бойкая экскурсовод рассказала, что Мигель Сервантес попал в камеру к бандидос, которые потребовали, чтобы «писака» развлекал их историями посмешней, а не то вторую руку потеряет (первую оторвало ядром на войне). Что делать? Одной рукой не защититься. Пришлось начать писать «Дон-Кихота» и стараться, чтобы выходило посмешней. Безрукий Мигель старался. Посмей ослушаться, когда такие слушатели! Главный бандидос был доволен, взял его под свою опеку и давал курить гашиш, который получал от амиго из Марокко.

После гашиша пошло еще смешней. Мигель читал по вечерам уже не только для тюрьмы, но и для тюремщиков. В его супе вместо костей появилось мясо. После мяса Дон-Кихот окреп и осмелел. Было очень смешно. Но главного бандидоса увезли на плаху. Гашиш пропал. И тюремщикам надоели россказни про дурака с тазом на голове. Мясо в супе опять превратилось в кости. И Дон-Кихоту пришлось отлеживаться на заднем дворе, набираясь сил. Но когда другой скучающий бандидос стал давать Мигелю по башу опиума за главу, Дон-Кихот ожил и окончательно умер только через полгода, когда безрукому Мигелю пришла пора выходить на свободу, где его ждали другие дела и заботы. Отсюда вывод: сиди дольше, пиши смешней. Бандидос это любят. Смех их расслабляет — ножа в руках удержать не могут от хохота. Недаром психиатры учат женщин: если вас насилуют, или расслабьтесь, или рассмешите насильника. Или и то, и другое вместе.