Дойвбер Левин - Вольные штаты Славичи - Избранная проза

— Теплый ребята, — сказал чубатый, — веселый.

— Опанаса-то я знаю давно, — сказал бандит в бурке, — вместе в гусарах служили, а одноногого не видал. Новый человечек.

— Должно, из «зеленых», — сказал чубатый, — их теперя к нам привалило прорва. Ты чего? — заорал он вдруг на Степу, — по рылу хошь? Назад!

Степа, пока бандиты переговаривались, медленно, шаг за шагом, отступал к мосту. Шага четыре он уже сделал, оставалось до угла шагов семь. Степа руками, ногами, спиной, корнями волос на голове знал одно: надо дойти до угла, до угла. Что будет затем, он не думал. Важно было одно — доползти до угла. Лишь бы дойти. А там хоть что, хоть из пушки пали. Там-то уже не страшно. Удерет. Лишь бы дойти!

— Ты чего? — крикнул чубатый, — назад!

Степа сник. Сутулясь, он уныло вернулся и стал между чубатым и бандитом в бурке, выжидая, что будет.

А было вот что: чубатый наклонился, посмотрел Степе в лицо, подмигнул ему и, показывая ровные белые зубы, захохотал:

— Сигануть вздумал, а? — кротко и весело сказал он.

Степа молчал.

— Что ж, браток, — так же ласково продолжал чубатый, — воля твоя, конешно. Валяй. Шамать, може, захотелось? А то, може, предупредить кого, а? Ему, Митрей, к матке захотелось. Отпустим его? А? — Он, улыбаясь, смотрел то на Степу, то на бандита в бурке, — отпустить тебя, браток, а?

— Ну, отпусти, — тихо сказал Степа.

— Сичас.

Бандит расстегнул желтую кожаную кобуру, прицепленную к поясу, и вытащил новенький револьвер. Он повернул один раз барабан, — барабан сухо щелкнул, положил на курок указательный палец и наставил револьвер Степе в спину, между лопатками.

— Валяй, — благодушно сказал он, — иди.

Степа не двинулся.

— Расхотелось? — как бы недоумевая, сказал чубатый, — ишь ты! Расхотелось ему, Митрей, к матке, — сообщил он бандиту в бурке. — Ну, добре. Коли так, то веди. П-шел! И запомни, с-стерва! — чубатый ощерился, как волк, — ты скок, а я в бок. Понял? П-шол!

От приречного переулка до Синагогальной улицы ходу было минут пять. Но Степа повел бандитов окольным путем. Ему надо было выиграть время. Авось, удастся как-нибудь смыться. Чем ближе подходили к базарной площади, тем чаще начали попадаться бандиты, в одиночку и группами, на тележках и верховые. Славичи занял, должно быть, крупный отряд, сабель в триста-четыреста. Среди бандитов встречались всякие люди: и юнцы, и старики, чужаки и местные, «зеленые» в расшитых рубахах и домотканых портках, военные в офицерских кителях, в гусарских накидках, один — в драгунской шинели, другой — во френче, третий — в куртке с котиковым воротником. Но все, даже «зеленые», были хорошо вооружены. Особенно много было пулеметов на тележках-двуколках. Бандиты без видимой цели носились взад и вперед по опустевшим улицам местечка. Мирных жителей не видать было. Только два-три человека толкались среди бандитов, нашептывали им что-то и таинственно показывали пальцами. Бандиты тотчас начинали в указанном направлении стрелять. Среди «шептунов» Степа увидел человека с мелким крысиным лицом, в теплом ватном пальто — дьяка славичской церкви. Дьяк ловко лавировал среди тележек и коней, то сгибаясь в три погибели, то подымая на цыпочки свое хилое, тщедушное тело. Надрываясь в кашле, брызжа слюной, захлебываясь, он останавливал того, другого бандита и выкладывал им тайные какие-то сведения и робкие просьбы. Иной бандит слушал его внимательно и кивал головой в знак того, что понимает и запомнит, иной отмахивался и ехал дальше. К удивлению Степы, пьяных попадалось мало. И грабежа пока не было. Бандиты выжидали. Чего? Степа не понимал. Приказа, что ли?

— Э, ты, киса, — сказал бандит в бурке, — скоро?

— Скоро, — ответил Степа, — сейчас.

— П-шол! п-шол! — торопил чубатый.

«По Пробойной или по Дубровской? — думал Степа. По Пробойной, — решил он, — там народу больше».

Действительно, народу на Пробойной было много. Народ тот же все, конечно: бандиты верхом или бандиты на двуколках. Но Степа недолго шагал по Пробойной. Он вдруг остановился как вкопанный. Нога сделались точно чужие, деревянные, никак их, проклятых, с места не сдвинуть. Разинув рот, выпучив глаза, Степа стоял и смотрел на столб у почты. Это был обыкновенный телеграфный столб, каких тысячи: потемневший от времени, с коротким, толстым подспорьем сбоку. Но на столбе медленно раскачивался человек. Труп. Труп висел к Степе спиной и не разглядеть было, кто это. Сапоги с него сняли, голые ноги склонились одна к другой, почти касаясь пальцами, а коричневая рубаха задралась вверх, обнажив крепкое загорелое тело. Ветра не было, но труп все же медленно раскачивался.