Александр Кабаков - Старик и ангел

Как-то очень медленно они шли к двери, будто шагали в воде.

— Я надеюсь, Петр Иваныч, — уже у самой двери, уже протянув руку, чтобы открыть ее, сказал Кузнецов, с отвращением слыша заискивающий свой тон и фальшиво-дружеское имя-отчество, выплывшее из памяти, — я надеюсь, что участие в сегодняшнем приеме, или как там его, будет последним, что от меня требуется вашей организации? И я буду свободен?

Но ответа не последовало — вместо ответа он получил легкий, но ощутимый толчок в спину и услышал невозможное, невообразимое, но уже подсознательно ожидаемое.

— Руки, — сказали позади него, — руки за спину! И вперед, не оглядываться!

Дверь распахнулась сама собой, за ней стоял Игорь Сенин, брат.

— Брат, — постыдно обрадовался Кузнецов, — а я уж думал, что ты опять пропадешь надолго…

— Я не пропаду, не боись, — сказал брат. — Руки за спину! По сторонам не смотреть! Пошел!

Длинный больничный коридор был, как всегда, абсолютно пуст, двери во все палаты закрыты.

И только в дальнем конце коридора, там, где была дверь на пожарную лестницу, проплыла в воздухе белая тень, взлетели полы халатика.

Не бойся, прошелестело в воздухе, не бойся, все будет хорошо, только не бойся, я тебя люблю.

И я тебя люблю, ответил он.

Капитан Сенин обернулся и покрутил пальцем у виска.

— Объебала прошмандовка старика, — сказал он. — Не разговаривать! Пошел быстро!

И снова несильно, но чувствительно Кузнецова подтолкнули в спину.

Тень в дальнем конце коридора взмыла к потолку и растаяла.

Шаги отдавались в штучном паркете звонкими ударами. От того места, где их автомобиль остановили полицейские, похожие в своих черных скафандрах на персонажей недорогой фантастики, прошли километра полтора. Брат Сенин остался возле машины, они шли вдвоем, плечо к плечу, — два пожилых джентльмена в официальной одежде. Зал был абсолютно пуст, сиял полированный пол, напоминали больницу белые стены — только медальоны со странными лепными орлами придавали торжественности помещению. Хрустально-бронзовые люстры, свешивающиеся почти до пола через каждые сто-двести метров, преграждали путь, приходилось пригибаться. С люстрами чередовались флаги, укрепленные на стенах в промежутках между медальонами, их полотнища перекрывали видимость полностью, за каждым из них могло возникнуть нечто новое, — но когда приглашенные проникали за разноцветную завесу, там оказывалась та же пустота, скользкий паркет, белые стены и орлы.

— Между прочим, — не шепотом, но понизив голос сказал полковник, — первое упоминание двуглавого орла, головы которого смотрят одна на другую, содержится в книге того же, вспоминавшегося сегодня автора. Название не слишком оригинальное — «Последний герой». Но наворотил он там всякого. Сочли возможным принять гуманные меры…

— Восемь лет? — без особого интереса к судьбе какого-то заурядного сочинителя уточнил памятливый профессор.

— Нет, решили ограничиться премией, — полковник усмехнулся. — Этого в их кругу бывает достаточно…

Позади осталось километра четыре, Сергей Григорьевич устал идти по скользкому паркету и уже еле передвигал постоянно напряженные ноги. Да ну их всех в задницу, подумал Кузнецов, повернусь сейчас и пойду обратно.

— Долго еще, Петр Иваныч? — тихо спросил он у спутника.

— Пришли, — ответил Михайлов.

И за очередным флагом обнаружилось нечто, очевидно являющееся целью их марша: посреди пустого пространства стояли два кресла с позолоченными подлокотниками и низенький стол на позолоченных же ножках.

А позади этой мебели была белая, как и все вокруг, стена, тупик. В стене зияла облицованная малахитом амбразура камина, одного взгляда на который было достаточно, чтобы понять, что огня в нем никогда не разводили.

— Ближе пяти шагов не подходить, — еле слышно приказал полковник, — на вопросы отвечать в безличной форме…

— А по имени-отчеству?.. — тоже шепотом спросил профессор.

— Вы с ума сошли, — прошелестел полковник, — имя-отчество Инструктора составляет государственную тайну, а Инспектора — военную! Вы еще Байкерами их обзовите, с вас станет…

Не договорив, он вытянулся в струну и вскинул руку к козырьку необозримой фуражки. Невольно вытянулся по-военному и профессор, потом сообразил — сдержанно поклонился.

Два человека, неведомым образом возникшие в креслах, смотрели на визитеров хмуро, в ответ на приветствие даже не кивнули.