Джонатан Рабан - Как птички-свиристели

С рукописью Хильди Том спустился в чисто вымытую кухню и там, в полумраке, долго и старательно жевал освежающую никотиновую пластинку, потом попытался абстрагироваться от доносившейся сверху какофонии и перенестись через Каскадные горы на голую выжженную равнину, где разворачивались события рассказа.

Мередит была провинциальной студенткой из Мерсер-Айленда, однако Хильди явно симпатизировала не ей, а ее деревенским кузенам, жившим в передвижном двухсекционном доме, в пыльной и пустынной местности к западу от Спокана. Происходящее показывалось с их точки зрения, а начиналось повествование летом, в одно знойное воскресенье, возле Рицвиллской Церкви Бога, где упакованные в костюмы кузены с тревогой поджидали Мередит к ленчу.

Сама избранная тема была прелестна. Хильди ввела два четких описания природы: один пейзаж пышный, зеленый и влажный, другой — высушенный солнцем, бурый, невзрачный. Кузенов, стойких приверженцев христианства и правых взглядов в политике, Мередит пугала, будучи олицетворением безбожного либерализма. Но они, разумеется, и завидовали девушке. Завидовали показанным ею результатам школьных выпускных экзаменов, ставших семейной притчей во языцех благодаря рождественскому табелю, присланному Мерсер-Айлендской школой. Сам факт получения табеля Хильди изобразила очень едко и насмешливо.

Кузенам не давал покоя и белый джип «рэнглер», полученный Мередит в подарок в честь окончания школы. А также их раздражала та легкость, с которой девушка переходила из их мира в свой и обратно. В скромном жилище родственников Мередит уже ждали упреки, и вентилятор над головой безрезультатно вращался в тяжелом воздухе, а на телевизоре серебристые пластмассовые брусочки, своего рода мозаика, составляли слово «ИИСУС», каждая буква в шесть дюймов высотой.

Рассказ, конечно, кое-где был шероховат, и вступление построено не совсем верно, однако «Мередит» стала первой студенческой работой за долгое время, имевшей шанс всерьез заинтересовать Тома, попадись она ему в журнале. Хильди Блом, в толстых очках, с жидкими волосами, болезненно застенчивая — вот настоящий писатель. Хильди даст сто очков вперед Дэвиду Скотт-Райсу, которого на публичном чтении она одарила своим странновато-веселым смехом. Если бы Хильди удалось выправить первые две-три страницы, Том отправил бы рассказ, ничего ей не говоря, в «Нью-Йоркер». Билл Бьюфорд, питающий известную слабость к описаниям трейлерных парков, не устоит перед этим образчиком грубого реализма нового поколения. А приобрети Бьюфорд рассказ, Том смог бы пользоваться лестной репутацией благодетеля. Его студентка напечаталась в «Нью-Йоркере»? Хороший щелчок по носу Лоррэйн Коул!

Медленно вращавшийся вентилятор в передвижном домике вдруг завертелся быстрее и стал издавать громкое гудение, постепенно превратившееся в адский рев очередного чертова вертолета, к которому тотчас же присоединился недовольный трезвон телефона. Хотя Том и узнал сквозь гул голос жены, ни одного слова разобрать не удавалось.

— Извини, тут прямо над домом жужжит вертолетище — я тебя не слышу…

Она прокричала что-то про «убийство».

— Бет! Что ты сказала? Дорогая… — Том подполз под стол и закрыл свободное ухо рукой, пока над головой пролетал вертолет.

Бет говорила: застрелены двое на верфи около озера Юнион.

— …по всем каналам об этом твердят.

— А, так вот из-за чего началось нашествие вертолетов.

— Ты, наверное, лучше забери Финна.

— Я сейчас немножко занят — проверяю работы. В моей группе есть девушка из Спо…

— Том, убийца гуляет на свободе.

— Ну, ведь он же далеко. Ты сказала: в Уоллингфорде…

— Том…

— Ладно, если ты переживаешь, я сейчас съезжу и заберу его.

— Спасибо, — ответила Бет. Излишне раздраженно, как показалось Тому. — И перезвони мне, когда будете дома.

Он нажал на кнопку пульта, включая телевизор. Между словами «ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ» вверху экрана и «УОЛЛИНГФОРД, ПРЯМОЕ ВКЛЮЧЕНИЕ» — внизу показывали женщину, стоящую рядом с автоматом «эспрессо». Она говорила:

— …раньше я ничего не боялась. А теперь испытываю беспричинный страх, какое-то чувство беспомощности.

«Кофевары» — так еще называли продавцов кофе, работающих у автоматов. Здесь, в городе, они стали рупорами общественного мнения, функцию которых чуть раньше выполняли водители такси. Что бы ни случалось в Сиэтле, всегда можно было услышать высказывания «кофеваров» на сей счет.