Франсуа Нурисье - Бар эскадрильи

Ореол света окружил Боржета: его обаяние делало успехи. У него прибавилось изобретательности в работе, прибавилось цинизма. Он стал другом Ива Мазюрье. А свой септет он держал в ежовых рукавицах. «Какой у нас оказался нюх!», — повторял Мезанж. Жозе-Кло стала любовницей Блеза в желто-серой комнате отеля «Пальмы», откуда открывался вид на паруса, подвешенные в небе, на генуэзские башни. За окном слышался смех и звенели бокалы. «Какой ты красивый!», — сказала Жозе-Кло. «Ты так считаешь?..» Он казался взволнованным, серьезным. Его терзали сомнения и страх. События разворачивались слишком быстро. Он вспоминал некоторые мгновения весны, пьянившие его воображение, когда он был молодым: неожиданно становившиеся шумными улицы, первые после зимы обнаженные плечи, первые загорелые тела. «Слишком много всего…», — думал он тогда. Впервые в своей жизни, в сорок лет, он не жаловался, что всего слишком много, — мало того: ему хотелось, чтобы всего было еще больше. Он произвел легкий ремонт в своей квартире, где Жозе-Кло проводила все больше и больше времени. Когда Ив Мазюрье «оказался в курсе», Боржет испытал гордость, как при продвижении по службе. Что бы произошло, если бы у Мазюрье были дети? Блеза при мысли об этом пробирала дрожь. Был ли он из тех любовников-атлетов, что берут женщин с детьми и несут на себе, смеясь, весь мир? О, в этом он не был уверен! Дети отвлекают и мнут женщин. Тело Жозе-Кло было шелковистое, узкое. А если ему вдруг захотелось бы завести ребенка, теперь, или если бы такая мысль пришла в голову Мазюрье? Тогда мечтам его о триумфах, фильмах, путешествиях, возможно, не суждено будет сбыться…

Во время съемок первых серий «Замка» в Плесси — Бурре, в Венгрии, в Ницце, он был счастлив. Жозе-Кло везде была с ним и везде она приковывала к себе всеобщее внимание, тайное и сдержанное одобрение. Блез наслаждался ощущением, что он потребляет на глазах у всех драгоценный контрабандный товар. Потом это чувство потеряло остроту, и Жозе-Кло, которая не решалась по-настоящему покинуть Ива, стала одним из элементов метаморфозы Боржета. Она работала с ним и с техническим персоналом на монтаже фильмов, и у нее обнаружилась предрасположенность к этому делу. Она обладала чувством эллипса или, как уточняла монтажница, чувством «ритма». Жозе-Кло смеялась: «Хорошее воспитание учит человека быть легким, приятным в общении, подсказывает, что надо вовремя уйти. Это не такое уж хитрое дело, монтаж…»

Блез иногда спрашивал себя, хочет ли он добиться с «Замком» успеха, чтобы ослепить Жозе-Кло или чтобы унизить Форнеро? Он не мог думать об издателе спокойно. Первые месяцы он его ненавидел, ненавистью изобретательной и пристальной. Но когда сериал обрел форму и предприятие стало поглощать все его внимание, Боржет дистанцировался от своей злобы и даже перестал ее понимать. Несколько раз он встречал Клод, и даже один раз утром на улице Пьер-Николь, когда та пришла туда навестить свою дочь (Ив Мазюрье был в то время в Соединенных Штатах): ее никак не тревожила мысль о том, что она посещает дом адюльтера. Жозе-Кло принимала Клод с явной нежностью, которая удивила Блеза, не привыкшего к зрелищу любящих друг друга людей. Позднее он понял, что Жозе-Кло знала о болезни матери. Она ничего ему об этом не сказала.

Когда Луветт в воскресенье 11-го июня 1982-го года узнала о смерти Клод, она обнаружила, что никто не знает, как связаться с семейством Мазюрье. Аргентина? Чили? Ив убедил свою жену сопровождать его в Латинскую Америку, чтобы поехать покататься несколько дней на лыжах в Портильо. «Это будет все-таки поинтереснее, чем Валь д'Изер!» Ничто, что исходило от Ива, сейчас не воодушевляло Жозе-Кло. Тогда почему же она согласилась? Дело в том, что Блез допустил небольшую оплошность: раза два или три его видели с Вокро. Жозе-Кло, не желая показаться смешной, не снизошла до демонстрации ревности, но мысль сообщить своему любовнику о том, что она уезжает на край света со своим мужем, была ей приятна. А уже там Ив и она решили отправиться в длительную экскурсию, причем никто не мог сказать, куда именно. Их след обнаружили лишь через четыре дня, когда они спустились с гор, загорелые, красивые и плохо переносящие друг друга. Брютиже предпочел говорить с Жозе-Кло, а не с Мазюрье, которому она только бросила, даже еще не положив трубку: «Умерла мама…» Ива, у которого от солнечного облучения немного поднялась температура, начала бить дрожь. Жозе-Кло выработала для себя линию поведения. Она не была больше настолько близка со своим мужем, чтобы предаваться горю у него на глазах. А он в это время размышлял: «Неужели воспитание обучает такому достоинству?…» В семье Мазюрье плакали гораздо, гораздо больше.