Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса

— Ты, старичок лесной, меня не зли, вредоносно это, — назидательно проговорила Напасть Лесная. — Мысль эта твоя никакая не потаенная, а прямо у тебя на поверхности лежит. Уже не первый десяток лет. И это хорошо, — в твои-то годы у многих даже и мыслей таких уже нет. А вот с деталями ты не прав, для твоего возраста этого вполне хватит, даже в чем-то перебор. Считай, это для чис-того и возвышенного эстетического удовольствия и уважения к твоему особо почтенному возрасту, с учетом твоих реальных возможностей. Вот только не сердись: все равно тебе эти интересные подробности безо всякой практической надобности, что же я буду тебя дразнить понапрасну. Тебе же будет одно расстройство всего организма. А понадобятся, так и прорисуются сами детали те немудреные. Ладно, пойдем смотреть твои угодья. И не переживай, мне совсем не холодно. У напастей простуды не бывает, они сами могут кого хочешь простудить ненароком.

— Вот ведь напасть-то какая, — машинально, по привычке буркнул Хранитель Леса.

Он решил, что теперь поосторожнее надо быть с мыслями. Хорошо, если эта напасть попалась вменяемая. А если бы нет? Да и кто же ее знает, кажется вменяемой, но гарантий-то никаких!

— А кто же еще, напасть я и есть. Но хорошая я сегодня. И вменяемая, как ты хотел. Только не зли меня, какие тебе еще гарантии нужны от Напасти Лесной. Ты что, совсем свихнулся от радости? И так у меня еще дела в лесу — не один же ты меня звал.

Они шли по лесной тропинке, и никто Напасть Лесную, прозванную стариком нежно Напой, не видел, — только сам Абакум. Но о ее присутствии все равно скоро стало известно и другим жителям Дальнего Леса.

И пока Абакум переваривал то, что сказала его странная гостья, она заметила хорька Василия. Абакум тоже увидел его и смутился даже:

— Зря ты так, Напа. Прикрылась бы чем-нибудь. У Василия точно таких мыслей нет.

— Не бери в голову, старик, — невозмутимо ответила напасть, — я же говорила тебе. Василий у вас философ, ему и видеть меня не надо совсем. К нему напасти приходят в голову без картинок. Но с ним — просто беда. Я у него музой по совместительству работаю. У Василия музой только напасть и может быть. Чтобы понять, что он такое верещит, надо специальный словарь читать. Это теперь я понимаю его витиеватую речь, и никакой природной несуразностью меня не удивишь. А первое время, как я у него появилась, просто беда была с ним, кошмар, одним словом.

— Вот ведь как. А я и не знал — мне его инсталляции всегда сами напастью казались. Это прямо и было, уж извини, чистой напастью.

— Да. С ним на самом деле непросто. Вдобавок к его словесам и выражениям, у него еще и ударное вдохновение.

— Как это ударное?

— Да просто. Ударить его надо. Не сильно только, но чувствительно.

— Вот оно как. А не жалко его, болезного?

— Сам ты болезный и смешной такой. Хорек зверь крепкий. Да и искусство требует жертв. Слышал такое?

Удивился Абакум, но спорить не стал. Кто же спорит с напастью, пусть и доброй местами. А Напа, меж тем, легонько пошлепала Василия по разным мягким местам и, убедившись, что до того дошло и он начал ваять, повернулась к Абакуму с довольной улыбкой.

— Теперь можем идти, — довольно проговорила она. — Ваш гений начал творить свои безобразия. Ему ведь главное — толчок творческий дать. А дальше само все пойдет.

Так и ходили они по лесу: старик — Хранитель Леса по имени Абакум — и его напасть. И было им удивительно хорошо вдвоем. Абакум не ожидал от напасти никаких особых подарков. А Напасть Лесная просто отдыхала и развлекалась.

Абакум с удивлением узнавал, что напасть может быть музой Василия, водить пером совы Василисы и помогать делать магические превращения норке Анфисе. А потом до него дошло, что подлинный, сермяжный талант — это всегда напасть. Есть в нем, настоящем таланте, сумасшествие и несусветность.

Они шли по лесу, и совершенно неожиданно напасть стала опять меняться.

— Ну а теперь-то что случилось? — поинтересовался Абакум.

— Не мешай старичок, мне надо к сове Василисе заглянуть. А сова — она персонаж особый. С недавних пор стала литератором. Только трудно ей — взялась какого-то сказочника на лесное наше наречие переводить.

— Ага. Спит полдня и летает по ночам к своему филину. Знаю-знаю. Вот ведь какая катавасия, настоящее природное ехидство — творец образовался просто на пустом месте. Ей бы еще на стихи замахнуться! Беда с этими пернатыми сочинителями, просто беда.

— Ну и я о том же. Надо помочь. А о стихах ты зря, ей просто поднапрячься надо — и польются стихи. А что, это мысль…