Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса

Извилистые тропинки то поднимались вверх по высоким холмам, то падали, уводя к низинам. Дорожки то расширялись, то сужались до абсолютного безобразия, постоянно переходили одна в другую и вели по каким-то странным и одиноким полянам. Лишь где-то недостижимо далеко, едва слышно и печально, завывал незнакомый ветер-пришелец из далеких и совсем не сказочных мест. Но это был уже другой сон.

А Василий продолжал носиться по лесным дорожкам, которые вели его то вверх, то вниз. Но хорек особо не замечал все повороты дороги: в голове у него звучал голос ведьмы: все будет хорошо… но не сразу… совсем, совсем не сразу…

А потом и этот сон пропал почти перед самым пробуждением. И вместо цветной зимней сказки была только одна черная бездна, в которую Василий падал и все не мог достичь дна. Уши закладывало от скорости падения, но абсолютно ничего не было видно. Ему казалось, что ничего уже и не будет после этого — навсегда останется пустота и бесконечное падение…

В эту ночь особенно много снов прилетело в Дальний Лес. Пришел красивый сон и к ежику, мечтающему о полете, и даже к выдренку Константину — сон о странствиях и поисках счастья. Причем сон Константина был вещим — предстояла ему дальняя дорога за счастьем, но об этом расскажет другая сказка.

У ежика эта ночь тоже прошла необычайно нервно. Он все время вставал и прохаживался по своей норке, будто искал что-то. Затем пил березовый сок, снова ложился в свою новую дизайнерскую кроватку и так и эдак, но ничего не получалось. Было ему как-то беспокойно, поэтому и уснул он не сразу, уже почти на рассвете. К нему пришел сон не менее экзотический, чем к Василию. Сон красивый и удивительный, вот только какой-то спокойный и неспешный. Может, поэтому он и шел так долго сквозь освещенный отблесками лунного света сумрачный сказочный лес, степенно блуждая по бесчисленным и бесконечным извилистым тропам сказочных мест.

Ему приснилась вроде бы совсем простая история про стаю перелетных, вольно летящих дизайнерских котомок. Они стремительно покидали родной Далекий Лес, выстроившись клином на исходе ясного осеннего дня. По иронии, направлялись они в холодные просторы Лапландии на свои благоустроенные «зимние квартиры». Почему котомки вздумали лететь именно в это время, на самом исходе осеннего дня и непременно на север, а не на юг или юго-восток, как все приличные и хорошо воспитанные перелетные птицы средней полосы европейской безбрежности, ежик даже и представить не мог. Но он провожал их удивительно нежно и трогательно, сильно махая вслед улетающей стае дизайнерских котомок левой лапкой до тех пор, пока последняя медленно летящая котомка из его первой серии совсем не скрылась из виду.

Рядом с ним никого не было: будто замерло все в этот поздний час. Стоял одинокий и печальный ежик, провожающий неожиданно решившие улететь в холодные края дизайнерские котомки. Лишь далекая и бесстрастная луна скупо освещала удаляющуюся стаю котомок. Даже ветры семейства Голдстрим в этот сон не захотели прилететь. Они так и остались справлять свой очередной юбилей на теплых Галапагосских островах, напевая местным туземцам диковинные сказки о любви и жизни в далеких северо-западных краях. Именно под эти сказочные мелодии грустила голубоногая олуша с острова Сан-Кристобаль.

А через тысячи миль и бездну лет в сумраке заснувшего Дальнего Леса наступало время чудес. Именно в это время добро и зло так часто меняются одеждами, и все кажется возможным и логичным…

Ежик и не знал, к чему это потянулся усталый клин котомок именно на север, но хотелось искренне верить, что все это если и не к теплу, то определенно к добру. По своей душевной простоте ежик даже и не пытался задумываться о тайном смысле своего сна. Не хотелось ежику думать о прозрениях и пророчествах. Не искал он, подобно многим, второе или третье дно, а также скрытый ехидный смысл.

Он и первого-то дна не увидел. И вообще не любил ежик занятие, которое в нашем мире ученые мужи и вертящиеся вокруг них проходимцы окрестили психоанализом, равно как и прочую ученую непонятность, он просто наслаждался трогательным моментом сезонного и необычного прощания со своими котомками.

Вдруг самая маленькая, летящая медленнее других в хвосте растянувшегося на полнеба клина котомка покинула свое место и, сделав вираж, повернула назад. Ежику показалась, что она летела почти целую вечность, и все это время он неотрывно смотрел на нее. Он сразу ее вспомнил. Наконец котомка, сделав круг, опустилась почти прямо перед ежиком.