Якоб Аржуни - Домашние задания

Каждый раз, когда дверь ударялась о стену, Линде думал: «Сейчас выйду и скажу ему пару ласковых!» Стена была оштукатурена и отремонтирована только три месяца назад, вскоре после ухода Мартины из дома. Она тоже всегда с силой распахивала дверь, пока в стене не появилась дыра.

«Мартина, не могла бы ты открывать свою дверь поосторожнее, а то я каждый раз чуть со стула не падаю. Кроме того, от этого разрушается стена».

Как она тогда на него взглянула: «Подумаешь — стена!» Словно в лицо ему плюнула. Линде был совершенно ошеломлен. Что он опять такого сделал? Дыра-то в стене вот она, из его комнаты скоро можно будет увидеть коридор. Даже этого он не имеет права ей сказать?

Рядом что-то грохнуло. Линде представил себе, как этот наглец стопками швыряет книги Мартины в ящик. Ясно, для такого книги, что дрова.

Линде взглянул на часы. Уже полчаса парень возится с погрузкой. Еще полчаса, и ему придется проверить, не оказались ли в ящике украшения Ингрид, лежавший на обеденном столе миксер или пачка компакт-дисков. После рассказов о поваренных книгах и журналах достаточно взглянуть на его дряхлый, дребезжащий «рено», чтобы понять: парень, вероятно, даже не знает, на что ему купить бензин до Милана. Линде вздохнул. Остается только надеяться, что Мартина быстро опомнится, бросит этого типа и вернется домой. И тогда уже он проедет тысячу километров, чтобы упаковать ее книги. Он с удовольствием представил себе свидание с этим парнем. «Разрешите, господин генерал хунты, я тот самый отвратительный папаша. Я приехал за Мартиниными вещами. И заодно верните мне миксер…»

Линде уже явственно видел перед собой ошарашенное лицо парня. Да, в жизни иногда все происходит очень быстро. Только что этот нахал угрожал ему, словно поднятый нож гильотины. «Валяйте, звоните. Тогда мы обо всем и поговорим!» — а совсем скоро Мартина о нем и думать забудет. Что этот парень о себе вообразил! Как будто действительно знал, что это значит — всё. Сколько времени они с Мартиной знакомы? Три месяца? Тоже мне — всё!..

Линде отложил шариковую ручку и глотнул чаю. Вновь этот шум и грохот. Мартинины книги. В них почти вся их прежняя жизнь. От первых букварей и книжек с цифрами и картинками — до Флобера и Стендаля. Французы в последнее время стали ее любимцами. Однажды он прошелся по ее комнате и нашел под одеялом де Сада. Де Сад! В семнадцать-то лет! Сначала он подумал было, что должен с ней поговорить, все же такие книги могли смутить душу или даже напугать девушку. Но потом… Она и в детстве была развитым ребенком. В пять лет научилась читать, а в семь одолела первые романы. Астрид Линдгрен, Эрих Кёстнер, «Маленький Ник». Целыми днями она валялась в пижаме на диване и едва отвечала на вопросы.

— Ну, моя маленькая принцесса, что ты там читаешь такое увлекательное?

— Погоди, Йоахим, сейчас как раз самое интересное.

— Иди ко мне, моя мышка, пусти папу к себе на диван.

И он обнимал ее маленькое мягкое тельце своими сильными руками, вдыхал свежий запах ее детского затылка, а она устраивалась поудобнее и, счастливая, читала дальше «Эмиль и детективы». Из кухни доносились звон и грохот посуды, а на полу гостиной Пабло играл в «лего». Как хорошо им тогда жилось! Ингрид, казалось, окончательно избавилась от депрессии, снова возилась по хозяйству, готовила еду и наводила чистоту, а в конце недели, большей частью в воскресенье после обеда, они спали вместе. С детьми они заключили договор: если на дверной ручке родительской спальни висело розовое сердечко из поролона, сделанное Мартиной в школе, заходить туда было нельзя. Иногда, если случалась какая-нибудь маленькая неприятность или дети ссорились, все-таки бывало, что Пабло или Мартина врывались в комнату, крича или плача. Линде не находил в этом ничего плохого. В конце концов, он ведь был за либеральное воспитание, без стеснения и страха. Пусть дети узнают, как все происходит в природе. Ингрид, правда, придерживалась совсем другого мнения, и Линде не раз со вздохом думал: а чего и ждать от дочери владельца аптеки в Дармштадте. Она считала, что увидеть своих родителей обнаженными, потными и как бы борющимися друг с другом — это не объяснит детям законы природы, а только их напугает.

Линде думал про себя: «Откуда ей про это знать, ведь своих родителей она точно никогда не заставала врасплох, потому что они в постели вместе разве что разгадывали кроссворд в газете для аптекарей». Но он оставил все, как было, и из мудрой предосторожности не стал спорить. Ибо однажды, когда он, довольный, лежал на кровати, в то время как Ингрид уже стояла под душем, Мартина вошла в комнату, не постучав, и, возможно, если б Ингрид увидела, что потом произошло, то упрекнула бы его за вредное упрямство, проявившееся, так сказать, по отношению к объекту их споров. Но Мартина ничуть не испугалась. Наоборот, она и пришла только потому, что не могла справиться с домашними заданиями: услышав шум душа, дочка подумала, что правило насчет сердечка из поролона уже не действует, и начала с интересом рассматривать его обнаженное тело. При этом на ее лице было написано такое здоровое любопытство, что он даже не подумал прикрыть свой все еще возбужденный член.